Так немцам и австрийцам временно стало не до музыки. Впрочем, и французам, и многим другим европейцам тоже.
* * *
Конечно же, Сальери испугался. В тот год испугались все, и это было неудивительно, ведь Великая французская революция была кровавой и страшной, и в ней таилась угроза полного разрушения того иерархического начала, на котором покоились государственный строй и цивилизация вообще. Это был заговор против христианства, против власти, против собственности. Это был разгул низких страстей, властолюбия и презрения к людям… Но, в отличие от многих, главной темой разговоров у Сальери продолжила оставаться музыка: он много работал сам и давал оценки произведениям своих коллег, а когда был неправ, всегда признавал это. И, конечно же, он никогда намеренно не вредил карьере Моцарта.
А вот о Моцарте сказать то же самое трудно. Например, в мае 1790 года он написал следующее письмо эрцгерцогу Францу (будущему императору Францу II):
Моя любовь к труду и сознание своего умения позволяют мне обратиться к вам с просьбой о предоставлении мне положения второго капельмейстера, тем более что Сальери, хотя и опытнейший капельмейстер, никогда не занимался церковной музыкой.
Что это, как не попытка «подсидеть» конкурента?
Сальери же в тот момент было, по большому счету, не до Моцарта, ведь в 1789 году вышли в свет еще две его работы: трагикомическая драма «Верный пастор» (Il Pastor fido) на либретто Лоренцо да Понте и опера-буффа «Цифра» (La Cifra) также по либретто Лоренцо да Понте.
В том же 1789 году, кстати сказать, опера «Тарар» была успешно поставлена в Санкт-Петербурге.
* * *
Со своей стороны, Моцарт, будучи масоном, воспринял французскую революцию несколько иначе. Дело в том, что в Вене тоже имелись свои «якобинцы». Это были либералы-идеалисты, желавшие возврата к реформам Иосифа II. Нет сомнений и в том, что они хотели пойти и дальше — по пути, указанному «людьми 1789 года». Конечно, они не были так опасны, как их французские «братья», но среди них было несколько франкмасонов типа Шиканедера, Моцарта, Гизеке и Игнаца фон Борна.
Император Франц II безумно боялся «революционной заразы» и жил в постоянном страхе перед ней. И чем больше он ненавидел якобинцев, внешних и внутренних, тем больше страха нагонял на свой народ. Перепуганный сам, он стремился насмерть запугать своих подчиненных. В этом Франц II видел единственную возможность усидеть на троне.
Как известно, у страха глаза велики. Потому Франц II и обрушил всю силу своей государственной машины на искоренение малейших зачатков мятежа и крамолы. В результате участники якобинского «заговора» были арестованы и один из них, Франц фон Хебенштрейт, автор философской поэмы «Человек — людям», даже был повешен. Остальные семнадцать подсудимых (все они оказались членами тайных масонских обществ) были пожизненно отправлены в тюрьму.