Майор приказал мне выйти из строя, а затем представил меня. «Значит, это вы, — сказал Император, — так громко кричали на весь лес? Командовали вы очень хорошо, но допустили ошибку». «Да, Сир, я случайно скомандовал „Шире шаг“». — «Правильно, учтите это в следующий раз». Майор ответил ему: «Это досадная случайность, он очень старался». «Поставьте его инструктором для двух полков, и дайте ему в помощь двух опытных капралов. Возьмите самых старших из всех новобранцев и дважды в день активно занимайтесь с ними, а через два месяца я посмотрю на них. Они должны стать сильными и уметь делать все, что умеют офицеры». Мсье Белькур сказал нам: «Ну, вот, он дал нам задание. У нас всего два месяца, но действуйте обдуманно, и, в конце концов, выйдете победителем». «Вы удовлетворены?» — спросил он. «Я навсегда запомню лес Фонтенбло».
Вечером при свете факелов состоялась почетная казнь осужденных оленей — на ухоженной площадке под балконами, на которых собрался весь двор. Это было великолепное зрелище — двести собак на поводках стояли возле выстроившихся в ряд псарей — у каждого хлыст в руке. По сигналу один из людей щелкнул хлыстом, протрубили рога, и все собаки бросились на них. Голодные собаки сбились в огромную кучу — так тесно они находились рядом друг с другом.
Через две недели охота закончилась — двор вернулся в Париж, а мы в Курбевуа. В казармах разместились три батальона. Каждый месяц они по очереди несли службу в Париже. Служба была трудна: восемь часов в карауле, два часа в патруле, а по вечерам — на праздниках. Адъютант-майор доложил генералу Дорсенну, что Император назначил меня инструктором двух гренадерских полков, и я сразу же приступил к выполнению своих обязанностей. Но это еще не все. По утрам тем, кто был лишен права покидать казарму, приходилось брать метлы и сначала выметать сточные желоба, а затем промывать их, и, что хуже всего — они были обязаны мыть уборные. Возле решетки лежала куча песка, и если мне нужно было наказать кого-нибудь из них, я приказывал им носить песок, и это дело нравилось им больше, чем строевые занятия. Я брал 20 или 30 человек и приставлял их к работе. Одни копали песок, другие катили тачки, третьи — двухколесные тележки, и таким образом песок вывозился на двор. Все это делалось без малейшего ропота. И даже если бы я заставил их выдернуть всю траву, они проворчали бы немного, но сделали бы и это. Я, как мог старался разнообразить их наказания. Что касается ветеранов, то они были достаточно послушны, если учесть, что в полку они были сержантами и даже сержантами-майорами, а теперь стали простыми гренадерами. С самыми непокорными из них у меня было много хлопот, но, в конце концов, они сдались — у меня есть командирская жилка. Все это происходило на глазах офицеров в течение недели, и я меня очень поддержали два адъютанта-майора, которые одобряли мою строгость. Напротив находилась офицерская беседка, и они могли наблюдать за всеми. Затем они ушли в свой сад. Потом они позвали меня, чтобы показать мне план большого садового уголка, который по их желанию должны были сделать мои люди. «Каждому из них, — сказали эти господа, — мы дадим по бутылке вина, если вы возьметесь направлять их». «Конечно, я сделаю это с большим удовольствием». — «Прекрасно, сейчас мы наметим границы этого участка и места для ям, где мы хотим посадить несколько акаций. Получатся четыре квинкунса