В ряде передовых отраслей эпохи Британия лидировала, но там, где британцы отставали, «они демонстрировали поразительную способность замечать чужие открытия, доводить их до ума путем устранения проблем и ошибок, а затем прибыльно их эксплуатировать» [Там же: 176]. Иначе говоря, британский успех проистекает из общей трансформации сознания европейцев, но именно британские институты позволили лучше воспользоваться плодами научно-технических открытий.
«Реальные корни британского экономического развития, – делает вывод Джоэль Мокир, – следует искать среди хлопкопрядильщиков Ланкашира, горных инженеров Корнуэлла, ученых и механиков Глазго, гончаров Стаффордшира и лондонских инструментальщиков. <…> Экспорт и торговля развивались благодаря изобретательности и новаторству, а не наоборот» [Там же: 267]. Этот вывод автора «Просвещенной экономики», конечно, не учитывает быстрое развитие торговли, происходившее до эпохи технического переворота, но для объяснения феномена британского экономического лидерства в XIX веке он прекрасно подходит.
В конечном счете правила игры, при которых поощрялись честность при совершении сделок и уважение к собственности, а не наглость и агрессивность, сформировали в Британии соответствующую ментальность.
Если человека считали щедрым и честным, то другие с большей готовностью вели с ним дела, и это порождало институциональную почву, на которой мог процветать экономический прогресс [Там же: 571].
Предприниматели понимали, что заниматься созиданием выгоднее, чем мошенничать и отнимать чужое, как делали бароны-разбойники в прошлом. И, кроме того, они психологически ощущали себя комфортно, занимаясь бизнесом, поскольку общество с уважением относилось к этому виду деятельности.
Мокир даже приходит к выводу, что
джентльменские кодексы поведения, игравшие роль социальной смазки и фактора, способствующего насаждению доверия и рыночного обмена, преобладали над какими-либо методами надзора над соблюдением контрактов, осуществлявшимися третьими лицами, о чем свидетельствует широкое распространение личного кредита. Если бы чересчур много людей вело себя оппортунистически или уклонялось от уплаты долгов, то это привело бы к краху институтов, на которых держалась британская экономика [Там же: 575].
Возможно, это все же слишком оптимистический взгляд на британское джентльменство, но нет сомнения в том, что хорошие институты меняют сознание.
Чье право «правее»
Джек Голдстоун объясняет, почему Европа успешна
Почему именно в Европе возник экономический прорыв в XIX веке, а не у прилежных китайцев или мудрых индийцев? Этот вопрос занимает многих, тем более что сейчас китайцы с индийцами демонстрируют отличные темпы развития экономики, постепенно догоняя Запад. Американский социолог и политолог