Впервые я встретил Ширманхевера, когда он жил в полуразрушенном домике на пляже к северу от Нью-Йорка. Однажды в городе его представил мне общий знакомый, и что-то в его чертах лица, я думаю, это, должно быть, был блеск его глаз, сразу же привлекло мой интерес. В то время ему было около тридцати пяти, высокий и худой, с темными густыми волосами, которые низко падали на лоб и спадали на шею. На нем было поношенное легкое пальто, и выглядел он в целом неопрятно. Тем не менее, он обладал поразительной индивидуальностью. Чувствовалось, что его хрупкое, истощенное тело было перенапряжено разумом. Казалось, он горел идеями, хотя говорил мало. Мне начал нравиться Ширманхевер, и после моего первого визита я приходил снова так часто, как только мог, не пытаясь, как мне казалось, злоупотреблять его гостеприимством. И в свете последующих событий мои визиты в его хижину на том удивительном пляже вызвали особенно яркие воспоминания.
Это был удивительный пляж. Он представлял собой последний небольшой участок побережья рядом с великой метрополией, который устоял против вторжения летних орд отдыхающих. Хижина располагалась среди невысокой гряды песчаных дюн, отделяющих океан от внутренних вод. Между дюнами и заливом тянулась длинная узкая коса болота. Именно из-за того, что почва здесь была очень болотистой, и ее нужно было осушить и засыпать, прежде чем можно было построить какое-либо здание, этот участок пляжа остался незастроенным; по обе стороны от него, на расстоянии двух миль, находились большие прибрежные курорты. Пляж, заваленный огромными бревнами, упаковочными ящиками, банками, бутылками и прочим хламом, выброшенным приливами, представлял собой удивительно дикий и беспорядочный вид. Ночью в обоих направлениях миллион огней прочерчивали далекую береговую линию; на юго-западе, в ясную погоду, можно было увидеть более слабое мерцание набережной Кони-Айленд, за Рокуэйзом.
Здесь Ширманхевер жил круглый год. Обветшалый на вид, внутри домик был довольно уютным. Каменная печь согревала его в самые холодные дни, а дрова ничего не стоили Ширманхверу, так как они лежали у самого порога его дома на пляже в неисчерпаемых запасах, а дюны сдерживали сильные морские бризы. Каждую неделю он покупал свои запасы на рыбацком рынке на другом берегу залива.
Но во время моего первого визита в это уединенное место мне стало любопытно узнать, как он решил проблему воды. Казалось достаточно неудобно тащиться на такое расстояние за продуктами, но как ему удавалось иметь под рукой столько воды? В хижине был достаточный запас воды не только для питья и приготовления пищи, но и для мытья. Я был очень заинтересован общением с Ширманхевером и осмотром оборудования той части дома, которая была отгорожена от остальной части и которую он называл своей лабораторией, чтобы понять тайну о его запасе пресной воды, как только я оказался один в поезде, возвращающемся в город, я поймал себя на размышлениях об этом. Был ли у Ширманхевера колодец? Я отверг это предположение как абсурдное, поскольку вода из любого колодца, вырытого в этих песчаных дюнах, наверняка была бы совершенно непригодна для питья. Но где он ее берет? Внезапно я вспомнил, что такая же проблема, должно быть, существовала у старого отшельника, который был предыдущим обитателем хижины. Это убедило меня в том, что каким бы ни было решение проблемы, оно не может быть волшебным.