Крошечная луна снова появилась, служа для того, чтобы еще раз показать эту бесконечную воздушную миграцию. Прошли уже часы или дни? Я потерял всякое представление о течении времени. Звук торопливых шагов, за которым последовал стук в дверь, вернул меня к моей непосредственной обстановке. У меня хватило присутствия духа выключить машину, затем я встал и занял оборонительную позицию, когда дверь открылась, и передо мной предстало множество фигур. Первым среди них был Мартелл, его лицо побелело от ярости, или это был страх?
— Офицеры, схватите этого человека, — яростно закричал он, — я не давал ему разрешения шпионить в моей комнате. Он солгал, когда сказал это… — Здесь Мартелл повернулся к портье, который стоял позади двух полицейских.
— Говоря о шпионаже, — бросил я ему в ответ, — Мартелл, ты должен знать значение этого слова. Он сам шпион, — крикнул я двум невозмутимым офицерам, — почему он… он…
Из-за их лишенного симпатии отношения ко мне, я понял, что все было против меня. Я солгал, и меня нашли в личных комнатах мужчины без его разрешения. Это был бы вопрос времени и терпения, прежде чем я смог бы убедить закон, что справедливость на моей стороне.
На меня надели наручники и повели к двери, когда острая боль, похожая на ледяную хватку в моем сердце, одолела меня. Я погрузился в забвение.
Когда я пришел в сознание два дня спустя, я нашел, что был единственным обитателем палаты в Государственной больнице для душевнобольных. Оскорбленный до крайности, я умолял охранника добиться моего освобождения, заверяя его, что я не пострадал психически.
— Конечно, они все так говорят, — заметил парень с кривой улыбкой.
— Но я должен быть освобожден, — нетерпеливо повторил я. — У меня важное сообщение для всего мира, я должен немедленно связаться с военным министром.
— Да, да, — любезно согласился охранник. — Мы покажем вам военного министра, когда этот парень вон там, — он ткнул большим пальцем в сторону камеры напротив моей, — умрет от употребления цикуты. Он говорит, что он Сократ, и каждый раз, когда он выпивает чашку молока, он падает, но всегда приходит в себя.
Я посмотрел через узкий коридор в пару глаз, в которых отражался безумный разум, затем мой взгляд обратился к охраннику, который пристально наблюдал за мной. Я отвернулся, пожав плечами в отчаянии.
Позже в тот же день этот человек появился снова, но я сидел в угрюмом молчании в углу своей камеры. Так проходили дни, пока, наконец, мне не пришло в голову легальное средство связи с внешним миром. Я спросил, можно ли разрешить моему хорошему другу профессору Стернсу навестить меня. Охранник ответил, что, по его мнению, это можно устроить где-то на следующей неделе. Удивительно, что я не сошел с ума, будучи заключенным в тюрьму, в одиночестве, с мыслями о таинственных откровениях, которые постоянно преследуют меня.