.
Произошедшие политические изменения наконец сломали устаревший свод правил в отношении женщин в науке. С поражением Германии в Первой мировой войне социалисты взяли власть и предоставили женщинам право голоса. В университете сохранилось движение в пользу того, чтобы дать Нётер штатную должность, и Эйнштейн предложил ходатайствовать за нее. «Добившись новой работы для фрейлейн Нетер, я снова ощутил огромную несправедливость того, что она не может официально читать лекции»[261], – писал он. Хотя Нётер преподавала, формально занятия вел Давид Гилберт. Наконец Нётер позволили занять настоящую должность в университете, название которой, впрочем, было продуктом фантазии. В качестве «неофициального профессора»[262] Эмми Нётер не полагалось жалованья. (Коллеги шутили по поводу ее должности, говоря, что «экстраординарный профессор не знает ничего ординарного, а ординарный профессор не знает ничего экстраординарного».) Когда ей все-таки назначили жалованье, она оказалась самым низкооплачиваемым штатным преподавателем.
С зарплатой или без, в Гёттингене Эмми процветала. Вот насколько повлияло на физику одно направление исследования, которое сейчас называется теорией Нётер, по словам одного ученого, которые приводит The New York Times: «Можно с уверенностью утверждать, что ее теорема является становым хребтом всей современной физики»[263]. А ее влияние на математику? Она одна из создателей абстрактной алгебры. В статье от 1921 г., озаглавленной «Теория идеалов в кольцах», Нётер освобождает свою работу от шелухи цифр, формул и конкретных примеров. Вместо этого Эмми сравнивает концепции, по словам популяризатора науки Шэрон Берч Макгрейн, «как если бы она описывала и соотносила характеристики зданий – высоту, прочность, полезность, величину, – не упоминая сами здания»[264]. Обладая чрезвычайно нешаблонным взглядом, Нётер замечала связи между концепциями, которые ученые и математики до этого считали независимыми, такими как время и сохранение энергии.
Нётер так увлекалась, обсуждая математику, что ни оброненная за обедом еда, ни выбившаяся из пучка прядь волос не заставляли ее замедлиться ни на секунду. Она говорила громко и восторженно и, как Эйнштейн, не заботилась о внешнем виде, если это не касалось удобства. Эйнштейн любил свои серые хлопковые свитера, когда в моде были шерстяные; Нётер носила длинные мешковатые платья и остригла волосы до того, как это стало общепринятым. В случае Эйнштейна мы называем это проявлениями погруженного в свои мысли гения. К Нётер применялись двойные стандарты: ее вес и внешний вид служили предметом постоянных насмешек и сплетен. Пересуды волновали Нётер не более чем прочие раздражающие банальности наподобие должности, жалованья и политики. Если студентки пытались вернуть на место выбившиеся шпильки или поправить на ней блузу во время перерыва лекции, она их отгоняла. Прическа и одежда могли меняться, но инвариантом для Нётер была математика.