В больнице Святого Луки мне предложили сначала поговорить с администатором программы. Я долго объясняла причины, по которым решила перебраться в Америку. Дошли до визы.
– Мы вас возьмем только с J-1 – категорически заявила она, иначе вы опоздаете к началу занятий.
– Хорошо.
Эту программу я поставлю на последнее место в своем списке. Здесь меня не уважали изначально. Выспросив, почему я хочу эмигрировать, меня ставили в условия, максимально это затрудняющее.
Она меня провела в кабинет директора.
– Мне звонил доктор Тейлор и очень высоко вас характеризовал, – сказал доктор Кинг, – именно поэтому вы здесь.
Я признала этот факт.
– Что вы хотите найти для себя в нашей программе?
Я начала отвечать, и говорила минут пять. Он внимательно слушал. Потом спросил:
– Это все?
– Все.
– Тогда послушайте еще раз, о чем я вас спрашивал.
Со второй попытки получилось лучше.
– Это бедная больница, половина больных – черные. Случаи не такие острые, как в Мемориальной. Больные лежат дольше – не четыре – пять, а десять – двенадцать дней.
Мне это подходит. У нас в Волгограде больные в основном пожилые, у каждого по несколько болезней. Они любят поговорить, а я люблю собирать анамнезы.
– Я достаточно старомоден, чтобы считать, что анамнез – это девяносто процентов диагноза. Иногда можно получить дополнительную информацию из мимики больного, расширения его глазных щелей. У нас в палате установлен монитор, процесс сбора анамнеза мы фиксируем и потом анализируем.
Ладно, этим ты меня не запугаешь. Уж с анамнезом – как-нибудь справлюсь. Неделю назад доктор Калуга – еще один динозавр отделения кардиологии, начинал работать у самого Прнцметала – дал мне в поликлинике испаноязычную больную с переводчиком. Я выяснила у неё, что она слышит голоса, которые ей советуют покончить жизнь самоубийством. При предыдущем осмотре Бейлор этого не выявил, а анамнез ему собирал Крис на своем родном испанском.
– Как вы считаете, какая будет ваша основная пробема в первый год работы?
Я задумалась.
– Наверное все-таки общение. Я хорошо понимаю речь, когда говорят на определенную тему, например, обсуждают больного. А вот болтовня, сленг, шутки – с этим хуже. Иногда схватываю, иногда нет.
– А как у вас с письменным английским?
– Все в порядке, – нагло сказала я.
Тот же Калуга на днях спросил, может ли он проверить ошибки в моем описании. Первый абзац сошел гладко. Во втором он нашел три орфографических ошибки.
– Извините, доктор Калуга, – сказала я.
И он сразу бросил проверять. Вместо этого стал объяснять, какой трудный английский, особенно письменный. Он совершил неловкость, заставил меня извиниться, он не хотел… Так я и не узнала, сколько ошибок было в оставшейся части.