В соседней комнате, где ткутся на ручных станках знаменитые сучжоуские гобелены, я долго стою рядом с пожилой женщиной и слежу, как неутомимо бегают челноки на ее станке. Женщина, чуть-чуть улыбаясь краешками губ, ни на секунду не отрываясь от работы, тоже следит за тем, как я слежу за ней, за ее руками и движениями, за челноками.
Осторожно я взял в руки один из свободных челноков, а она, не поднимая глаз, протянула мне другой и сказала что-то.
Переводчик пояснил:
– Она говорит, чтобы вы подержали не тот, а вот этот, другой челнок!
– Почему?
– Потому что этим, другим, она работает уже тридцать лет… Она говорит: «Посмотрите, как челнок отполирован руками и шелком… Как он блестит на солнце!.. Ни одна краска, ни один лак не способны придать дереву такого блеска и такой красоты. Это могут сделать только тридцать лет повседневной работы…»
Старик с опущенными вниз длинными усами рассказал нам, что сорок лет тому назад он вышивал халат китайской императрице… «Она была тогда еще совсем маленькая, – сказал он, – я хорошо помню – три чи[33] и четыре цуня[34] был тот халат в длину, и я вышил на нем три солнца – одно спереди и два сзади… Хао! Я помню все это… Сейчас мне говорят, что я могу уже и не работать больше, но пока глаза мои видят – еще посижу за станком… Прихожу на фабрику иногда на четыре, иногда только на три часа, но совсем без работы, совсем без станка – не могу… Говорят, халат маленькой императрицы моей работы выставлен где-то в музее, не то в Париже, не то еще где-то… Но я-то хорошо знаю, что это была вовсе не лучшая моя работа, и очень жаль, что глаза мои ослабели, а то я соткал бы, пожалуй, такой гобелен, которому позавидовали бы все живые и мертвые императоры… Я соткал бы его для всех – пусть все, кто хочет, любовались бы им…»
Один из наших переводчиков занимает позицию, с которой можно снять старика – как он, усатый, полысевший, в простеньких очках, древний, но не дряхлый, – склонился к станку и следит, следит за бегом челноков… На морщинистом лице – выражение мудрости… Это особенная мудрость, пришедшая к человеку не из книг, не из библий, а от самой жизни, через всю его жизнь и через его неповторимое искусство…
Почему-то, когда я смотрел на этого старика, мне вдруг вспомнился портрет Горького…
Есть такой портрет: Горький за письменным столом, углубился в работу, думает, и усы у него опущены вниз…
Я долго смотрел на лица пожилых мужчин и женщин, склонившихся над станками, и мне невольно показалось, что я действительно вижу перед собой мудрецов. Мудрецов от искусства.