Жажда крови обуревает меня. Я едва чувствую, как мои кулаки соприкасаются с его плотью, хотя вижу каждый удар. Мне хочется бить его все сильнее и сильнее. Я хочу превратить его в кашу.
Джонни замахивается на меня в ответ. Я уклоняюсь от первого удара. Второй удар пришелся мне в челюсть. Боль шокирующая, ослепляющая.
Мне это чертовски нравится. Это единственное, что кажется реальным. Единственное, что кажется настоящим. Я ненавижу этого говнюка, а он ненавидит меня. Мы хотим разорвать друг друга на части.
Удары по нему доказывают, что я лучше него – умнее, быстрее, сильнее.
Я убивал людей, когда это было необходимо. Это работа, и я не получал от этого удовольствия
Драка – это совсем другое. Это чистое удовольствие. И я чертовски хорош в этом. Один на один я почти никогда не проигрываю.
Джонни – большой чувак. Достойный противник. Когда он снова бьет меня прямо в грудь, я почти уважаю его.
Я все равно собираюсь разнести его.
Я слежу за следующим ударом, затем ныряю под него и снова пинаю его в грудь, отчего он врезается спиной в фарфоровый шкаф бабушки Леви. Стеклянные двери разлетаются вдребезги, осколки посуды сыплются на плечи Джонни.
В этот момент самоанец наносит мне удар, который ощущается как удар бревном красного дерева по голове. Я не предвидел, что это произойдет, и не было никакого способа подготовиться к этому. Удар вышибает мой мозг наполовину из головы, так что я даже не чувствую, как падаю на землю. В одну секунду я стою, а в следующую мое лицо вдавливается в грязный ковер.
Я слышу крик – возможно, Камиллы. Самоанец наносит мне пару ударов по телу, которые перестраивают некоторые органы. Было бы очень больно, если бы я все еще был в полном сознании.
Все, что мне удается услышать, это крик Леви:
– Я сказал, никаких драк в доме!
Затем я проваливаюсь в темноту.
Я просыпаюсь на каком-то застекленном крыльце. Вижу угол неоновой вывески над головой и край многоэтажки. Остальное – просто черное летнее небо, затянутое тучами. Влажность такая густая, что похожа на дымку.
Я собираюсь снова уснуть, пока не слышу раскаты грома. Это возвращает меня в сознание.
Кто-то промывает мне лицо грубой мочалкой. Прикосновения не грубые – они нежные и осторожные, смывают кровь с моей ноющей плоти.
Моя мама умывала мне так лицо, когда я болел.
Она единственный человек, который когда-либо видел меня таким – беспомощным, уязвимым.
Я пытаюсь сесть. Камилла толкает меня обратно.
– Расслабься.
Я лежу на каком-то дерьмовом тонком матрасе, прямо на полу, без кровати. Крошечная комната пахнет сыростью. Но она также пахнет мылом и бензином – как сама Камилла. Я вижу стопку книг в мягких обложках в углу и пару растений в горшках. Те, по крайней мере, процветают.