– Это про Менделя и горох?(Грегор Мендель изучал закономерности моногибридного скрещивания гороха)
Я смутно помню, как заполняла кучу квадратов, которые должны были научить нас рецессивным и доминантным признакам.
– Ага, – говорит Вик. – В принципе.
– Что это за таблички, которые ты делаешь по наследственности?
– Решетки Пеннета.
– Я помню их.
– Ну, мы рассматривали их в области базовой биологии, –отвечает Вик. – Эта немного более продвинутая. Смотри...
Он переворачивает страницу своего учебника и жестом приглашает меня сесть, чтобы почитать вместе с ним.
– Итак, я читаю об эпигенетике, которая представляет собой модификацию экспрессии генов, а не изменение самого генетического кода.
Он не вычитывает это из книги. Он просто выпалил это по памяти. Вик такой чертовски умный. Вот почему я не могу вынести мысли о том, что он будет тратить свою жизнь на какую-то черную работу – или, что еще хуже, вообще останется без работы. Будет гнить в тюремной камере, потому что он совершил ошибку, доверившись такому парню, как Леви.
– Но посмотри сюда, – говорит он, указывая. – Здесь говорится о наследственных мутациях. Это связано с геном FOXC2. Называется дистихиаз. Это та же мутация, что и у Элизабет Тейлор. Из-за нее у человека может быть два ряда ресниц.
– Круто, – говорю я, пытаясь точно вспомнить, как выглядела Элизабет Тейлор.
– У меня она тоже есть! – гордо говорит Вик.
– Что? – я наклоняюсь, чтобы рассмотреть его лицо.
У него действительно очень густые ресницы. Из-за этого он был похож на девочку, когда был маленьким, особенно когда мы недостаточно часто стригли его волосы.
– Откуда ты знаешь, что она у тебя есть? – спрашиваю я его.
– Потому что, смотри – ресницы не просто густые. Они растут в две линии.
Я внимательно смотрю ему в глаза. Это правда – ресницы растут друг на друге, а не просто в один ряд.
– Это… плохо?
– Это может вызывать раздражение, – говорит он. – К счастью, не для меня. Дистихиаз действительно встречается редко. Но это аутосомно-доминантное заболевание.
Я смотрю на него пустым взглядом.
– Передается от родителей к детям, – услужливо добавляет он.
– Оно было у мамы?
Вик хмурится.
– Откуда я знаю?
Я иногда забываю, что он ее совсем не помнит. Она так и не пришла навестить его после той ночи, когда оставила его у дома.
Я думаю, что наш папа иногда разговаривал с ней. На самом деле, я почти в этом уверена, после того, что сказала Эли. Единственный способ, которым моя мама могла получить ту мою фотографию, – это если бы папа дал ее ей.
Эли сказала, что моя мама держала ее на зеркале. От этого я не чувствую себя лучше.