– Укушу, – раздалось из-за спины мрачное обещание.
– Ауэтари? – Я резко повернулась к своей песьей матери. – Что-то не так?
Она недовольно дернула ухом и попыталась просочиться мимо, но я умею быть настойчивой:
– Что случилось, матушка?
– Шантаж, – фыркнула Ауэтари, – твой компаньон – умственно отсталый бассет, выбраковка и позор всей нашей породной линии. Я слишком зла сейчас, чтобы что-то объяснять. А потому за рискованные эксперименты буду кусать. И теперь уж без предупреждения!
Она прошла на кухню и принялась колдовать. Ого, кажется, у кого-то эмоциональный зажор. Что мог сделать Гамильтон?! Или не сделать?
«Идти в банк, на полигон, к Корделии или же найти Гамильтона?» – задалась я вопросом. Ответ на который даже не нужно было озвучивать: конечно же, компаньон стоит на первом месте.
Найти его удалось сразу же: моя норовистая, ядовитая сила тоже ценила Гамильтона превыше всего.
«Не странно ли это – отделять силу от себя?» – задумалась я, обходя дом.
Мастер Дейтор не слишком любил всяческую придомовую растительность. Однако ж за домом, в самом укромном уголке, рос преогромнейший куст сирени. На самом деле не один, а несколько ростков, высаженных вкруг. А вот там, внутри буйствующей зелени, таилось два деревянных кресла и столик. Отец и мастер частенько уединялись там с блюдом закусок и запотевшей бутылочкой вина.
– Ты расстроен.
Гамильтон, приняв свой самый маленький вид, лежал, свернувшись калачиком, под одним из кресел. Я же опустилась во второе.
– Я могу просто побыть рядом, а могу выслушать. Я не… Знаешь, я не буду судить.
Он так и не ответил. И тогда я, приняв тот факт, что иногда утешение не требуется, тихо сказала:
– Или я могу оставить тебя в покое.
– Сиди, – буркнул Гамильтон.
Улыбнувшись, я коротко кивнула и, не дав себе времени на раздумья, принялась напевать старую колыбельную:
Чёрен лист да на ветру
Шелестит в Старом Бору.
Если ты пойдешь гулять,
Буду тебя громко звать.
Гамильтон заинтересованно поднял ухо и, поерзав, чуть-чуть высунулся из-под кресла.
Закрутит тебя игра,
Поглотит издалека.
Я тебя зову-зову,
Я тебя зову-зову.
Он выбрался целиком и запрыгнул мне на колени.
На поляне кость и пепел,
Небосклон же тих и светел.
Я тебя зову-зову,
Хоть никогда уж не найду.
– Меня всегда поражало жизнелюбие в ваших окраинных песнях, – негромко сказал Гамильтон.
– Какая земля, такие и песни.
Я осторожно поглаживала его уши и ждала, пока мой бесценный компаньон откроется.
– Ко мне вернулся нюх, – хмуро бросил Гамильтон.
– Полагаю, не самым безопасным путем, – сохранить ровный, доброжелательный тон было невероятно трудно, но…