Глаза свекрови становятся еще шире, мелькнувшее там удивление тут же сменяется злобой:
— Не надо этих вот игр со мной, девочка. Пока я терплю, — хрипло и почти угрожающе говорит она, — ради сына. Потому что мой романтик и правда в тебя влюблен. Пусть побалуется, раз ему так хочется. Я потерплю. В конце концов, Леночка еще слишком мала, и не так уж много я и пропустила…
— Хватит! — практически кричу я, потому что мне не нравятся ни ее слова, ни ее обвинительный тон. Я даже бояться ее в этот момент начинаю и все еще совершенно не понимаю.
— Я ни во что с вами не играю, — четко произношу я, чуть понизив тембр голоса, — а совершенно искренне не понимаю. Почему вы раньше не потрудились увидеться с внучкой?
— Ты сама запрещаешь нам, — шипит на меня женщина, и тут же отсекается. Видимо, замечает удивление в моем взгляде. А там оно, конечно же, есть. Не может не быть. Я удивлена настолько, что у меня даже рот приоткрывается, а сама я отступаю на шаг назад.
Оксана Сергеевна тут же начинает, что-то быстро и тихо тараторить, вроде извиняется, говорит, что все неверно понимала, она начинает оправдывать Максима.
Ну, конечно, он же ее сын, и она стремится его выгородить, только поздно. Я уже поняла… и если не все, то основное. Максим почему-то не хотел, что бы его родители виделись с его дочерью и врал.
Мне врал, матери своей врал.
Я отхожу от свекрови еще дальше и быстро шагаю к ближайшей скамье, потому что ощущение, что вот-вот меня подведут ноги, накатывает на меня просто с катастрофической скоростью.
Мысли никак не хотят складываться в какую-то более менее связную картину. Оксана Сергеевна, подходит ко мне, отпускает коляску и садится рядом. Женщина пытается взять меня за руку, но я не даю ей этого сделать, резко подскочив с места.
Свекровь не поставила коляску на стоп — чудо, что та все еще никуда не откатилась.
Я с силой давлю ногой на рычаг и понимаю, что мне больше нечего себя занять… отвлечь. Нужно возвращаться на скамью к свекрови, а я не хочу. Не хочу ни о чем с ней разговаривать или что-то выяснять.
— Мариночка, послушай меня, — женщина совершенно не дает мне возможности для отступления. — Не торопись с выводами. Не нужно. Кто знает, для чего Максим так говорил.
— Ну, спасибо вам хотя бы за то, что вы его не пытается выгородить, — свекровь кивает, а затем кладет ладонь на скамью рядом с собой, в приглашающем жесте. И я опускаюсь. Куда мне еще деваться?
— Это было бы глупо, — тяжело вздохнув, произносит она.
— Несомненно, — тихо вторю я ей, думая о том, что глупость могла бы быть у них семейной чертой. Потому что поступок Макса иначе как глупым и не назовешь.