Первым побуждением было бежать. Скрыться. Только по свежевыпавшему снегу не скрыть следов.
Кто приехал? Мама? Или отец? С мамой я бы еще смогла договориться, а вот с папой нет.
Понятно только одно. Они заберут меня. Не будет никаких пяти месяцев, никаких встреч и тайных поцелуев. Не будет больше ничего!
А может я могу спрятаться и притвориться, что здесь никого нет?
Моя голова чуть не взорвалась от мыслей, когда открылась водительская дверь. Сердце остановилось. Из машины выбрался Степан. Потянулся, оглядываясь вокруг.
Какого хрена он здесь делает? Он один? Как он нашел дорогу в этот дом?
Степан подошел к двери и постучал.
— Катя! Я знаю, что ты там. Открой, или я войду сам.
Вот дерьмо.
Я закрыла глаза. Глубоко вздохнула. Затем пересекла комнату и открыла дверь. Сейчас я все из него вытрясу. И уж точно никуда с ним не поеду!
— Привет! — я не улыбалась. — Что ты здесь делаешь?
— Ты знаешь, почему я здесь.
Он протиснулся мимо меня, его глаза вспыхнули гневом, когда он оглядел комнату.
— Где этот урод?
— Кто?
Степан прошел мимо и исчез в спальне.
— Ректор, — раздался его голос. — Что этот ублюдок с тобой сделал?
— Если ты говоришь о Шереметьеве, он был любезен, что разрешил мне погостить в этом доме, в горах. Что вообще происходит? Почему ты здесь?
Он коснулся экрана своего телефона и поднес его к моему лицу.
У меня перехватило дыхание.
У него была фотография, где я и Шереметьев трахались на крыльце дома после утренней прогулки. Лучший зимний секс на открытом воздухе.
Но что делает эта фотография на телефоне сына водителя?
Снята далеко, но не ошибиться, где находится член Шереметьева.
— Кто сделал это фото?
— Где этот урод?
— Я ни хрена тебе не скажу, пока не узнаю, кто за мной шпионил и почему! — заорала я.
Степан положил телефон в карман.
— Эти снимки сделал мой друг.
— Он следил за мной? Зачем?
— Я попросил. Хотел знать, что ты в безопасности, пока сам не смогу за тобой вернуться. Но я не ожидал увидеть это!
— Кто еще видел фото?
— Только он и я.
— Тогда удали его и возвращайся домой, — холодно сказала я. — Тебя вообще не касается, что я делаю и с кем.
Лицо Степана неожиданно изменилось.
— Как раз меня касается больше других. Ты не можешь дарить себя каждому! Ты не такая!
— Он для меня не каждый. Я его люблю, — призналась я.
Его глаза выпучились.
— Ректора?
— Да. Я люблю Шереметьева.
— Ты ни черта его не знаешь.
— Я не дура. Знаю, кого я, черт возьми, люблю.
— Хорошо, — он поднял руки вверх, пытаясь успокоить меня. — Ты просто запуталась. Бывает…
— Не тебе судить. Ясно?
Степан прищурился:
— А он