Теоретически я понимала, почему он должен избегать меня. Из-за возраста, из-за его глупой клятвы держаться подальше от женщин, сами отношения между принятой студенткой и ректором. Слишком много препятствий, чтобы потрахаться с удовольствием.
И я была для него абсолютным табу, к тому же еще и не вписывающаяся в излюбленный им типаж.
Что мне сделать, чтобы он был поглощен мной? Чтобы плевал на все табу и перешагнул все препятствия? Мне нужно быть слишком соблазнительной, чтобы он не мог сопротивляться. Потому что я уже не могу дышать без него, не могу жить, не могу существовать.
Я порой ловила его взгляды. Не сомневаюсь, он хотел меня. Значит, в топку запреты!
Сегодня я решила играть грязно.
Дверь закрылась за последним студентом, отделив меня и Шереметьева от остального мира. В воздухе застыло напряжение.
— Сюда, — он показал пальцем на стол в первом ряду, куда я должна подойти без всяких задержек.
Я злила его, специально не торопилась. Сначала собрала все свои учебники и тетради. Потом покачивая бедрами неторопливо двинулась к указанному столу, пытаясь источать соблазн в унылой зеленой клетчатой юбке, которая висела мешком на мне, зато полностью соответствовала по длине и академическим шаблонам. Мне же приходилось работать с тем, что есть.
Когда я наконец опустилась на сиденье перед ним, я снова приложила палец к губе.
Его рука ударила о стол, заставив меня подпрыгнуть. Шереметьев нахмурился, свел вместе брови, сжал губы, вперив в меня яростный взгляд.
В душе я сжалась. Я не настолько храбрая, чтобы идти против него. Но я наглая. Несмотря на то, что чувствовала в душе, под взглядом ректора я расправила плечи и выпятила грудь.
На миг меня захлестнула паника, но я наклонилась вперед, чтобы встретиться с ним лицом к лицу, не обращая внимания на предостережение, исходящие от него.
Я очень хотела домой, и в то же время… Я хотела схватить его за воротник, крикнуть ему, чтобы он вылез из своей скорлупы и открыл мне все, что прячет ото всех.
Я хотела мужчину, который пожирал меня глазами, а не ректора, который его туда заточил.
— Что. Ты. Делаешь.
Его голос был полон нескрываемой ярости и темного гнева.
— Все эти сексуальные намеки об экономической регрессии мне не нравятся. Зато ваш голос бросает в жар, — призналась я и провела рукой по юбке между ног, пытаясь не покраснеть. — Вы заставляете меня мокнуть, Игорь Александрович.
— Ты играешь с огнем.
— Ой, вы такой же огонь, как айсберг. Или вы не о себе? — Я посмотрела на его пах. — А о своем дружке в штанах?
Он схватил первую попавшуюся книгу со своего стола и бросил мне на колени.