– Я не знаю, кто он. Даже имени не помню… Знаю только, что когда он гневался, то закусывал губу. – Еще один взгляд на Червоточину, еще один малиновый росчерк на нити жизни. – У него была привычка резко вздергивать подбородок, когда ему что-то не нравилось. Когда он злился, его глаза начинали сверкать, как два лезвия. У него был насмешливый голос с уже различимой, какой-то не по годам взрослой тягучей хрипотцой. Лишь от волнения он становился высоким и ломким, и парень стеснялся этого, а стесняться он ненавидел больше всего на свете, ему не нравилось чувствовать себя уязвленным. Когда такое все-таки случалось, он злился и хлестал словами, точно плетью.
– Ты его любила или жалела? – с горькой усмешкой сказал Минт.
Я тоже улыбнулась.
– Не знаю. Его что-то терзало. Для других он был проклятьем. Но я точно знаю, что однажды он спас мне жизнь. А я не смогла спасти даже память о нем.
– Что с ним стало? – глухо спросил Минт.
Я подняла к лицу запястья. Шрамы на них гудели.
– Сгиб.
– Вот почему ты рвешься к колдовству. – Минт вздохнул. – Хочешь стать защитницей?
Я последний раз бросила взгляд на Червоточину и покачала головой.
– Нет, я просто хочу стать сильнее.
– Но ты и без обряда хорошо колдуешь. Я видел!
– Я колдую по наитию, без знаний. Будто иду по темному лесу, а впереди не огонь, а обманщицы-гнилушки затягивают в марь болотную. Мне страшно, Минт. Что делать? Не отвечай. Знаю, это часть Пути. Но если бы я могла… если б приручила этот огонь! Сколько бы всего могло не случиться! Может, и Фед бы не оказался в теле ящерицы.
– Не в обиду Феду, – тихо произнес Минт, – но, может, тебе просто нужен другой учитель?
Мы в молчании добрели до лагеря, где нас встретил потухший костер.
– Фед?
Наемник скинул валежник.
– Здесь кто-то был, – вдруг тихо сказал он.
Я увидела в руке у наемника заговор-клинок и его черное, как от копоти, лезвие.
– Встань за меня, – сказал Минт.
– Фед!
Я рванула было в туман, но наемник удержал меня.
– Не дури!
– Но если…
– Тихо. – Минт с силой оттолкнул меня к себе за спину. – Слышишь?
Туман сгустился, стал плотным, как неразбавленное молоко. Сквозь него из леса доносился шум. Но то было вовсе не пение птиц и не шелест ветвей. Словно вдалеке кто-то рубил деревья.
Вдруг оберег потяжелел настолько, что лента впилась в кожу и потянула к земле. Хотелось бежать, укрыться – что угодно, лишь бы оказаться подальше от размеренного стука. Не выдержав, я зажала уши.
Стало легче, но в тот же миг я углядела в тумане странное пятно. Пятно росло, становилось темнее, приближалось к нам. Из дымки показалась голова, и миг узнавания случился прежде, чем я успела испугаться: это был Милош.