Главную роль играл молодой австриец по имени Айхбергер, которого для съемок в кино окрестили Францем Айхом, потому что так лучше звучит… Он не был профессиональным актером и никогда до этого еще не стоял ни на сцене, ни перед кинокамерой, и ему пришлось срочно обучаться литературному немецкому языку и сценическим приемам. Но он был славный малый. Из-за того что у него начались какие-то неполадки с желудком, ему запретили курить, и директорша бдительно следила за тем, чтобы он не вздумал «стрельнуть» у кого-нибудь сигаретку. Так что иногда мы с ним, выбрав подходящий момент, спрятавшись за какой-нибудь скалой, делали пару затяжек.
Лохмотья одежды итальянского пастуха не годились на меня ни в длину, ни в ширину, а в курчавом парике я казался себе ужасно смешным, просто до неузнаваемости. Что же до Чингиса, то он меня все равно сразу узнал, даже в этом маскарадном костюме.
Если бы речь шла только о «нападении волка», то это не составило бы для меня никаких трудностей: я ведь достаточно долго разучивал его с Чингисом. Но теперь режиссер начал от меня требовать такое, о чем прежде не было и речи: оказывается, я должен схватить волка за горло и «удушить», при этом мы с ним вместе должны кубарем катиться с откоса. Мне-то ничего не стоило сделать вид, что я душу волка. Но вот как объяснить Чингису, Инке или Липсу, что я не всерьез собрался их задушить, что это просто шутки такие и что мы ни за что не сорвемся вместе в пропасть, а только сделаем вид, что нам это угрожает?
Что делать? Я надел Чингису намордник — он ведь уже привык носить его в берлинской электричке, так что не сопротивлялся. Потом лег на спину, потянул его сверху на себя и затем схватил за горло. Это пока было нетрудно. Но теперь я должен был опрокинуть его на бок и прижать сверху своим телом. Попробуйте опрокинуть волка, у которого четыре устойчивых ноги и стальные мускулы! Нет, так дело не пойдет: Чингис встал надо мной, широко расставив ноги, твердо уперевшись ими в землю, зарычал мне в самое лицо и грозно оскалил зубы, не давая сдвинуть себя с места ни на один сантиметр. Он словно бы приклеился лапами к земле.
Я начал его спокойно уговаривать, гладить, ничего, мол, страшного здесь не происходит, а сам незаметно защемил каждую из его передних лап у себя под мышками, а ногами обхватил его вокруг туловища и теперь, когда он потерял устойчивость, опрокинул его на бок. Когда мы оба очутились рядом, лежа на боку, я улегся поудобней и продолжал дальше с ним беседовать до тех пор, пока он не сделался снова приветливым, как обычно, и перестал скалить зубы. Тогда я рывком перевернулся на него, прижав сверху своим телом, потом снова сполз на бок и закинул его на себя и так продолжал с ним «играть» десять, двадцать, сорок, шестьдесят оборотов подряд, пока ему самому не понравилась такая игра и мы вместе покатились вниз с пологого откоса.