Я часто мысленно сравнивал Бородича со своим отцом, который в моей памяти остался красивым, сильным мужчиной. Конечно, с тех пор прошло двадцать лет, но я был уверен, что и теперь, в шестьдесят пять, он был бы интересен женщинам. Виталий Иванович же, человек состоятельный, не обремененный семейными заботами, выглядел в свои шестьдесят восемь стариком. Правда, несколько гламурным. Именно так я охарактеризовал его однажды за столом на ухо Алине, за что получил тихонько кулаком в бок. Всегда дорого и безупречно одет, модно подстрижен, с отполированными ногтями — он был этаким денди на покое. Похоже, диабет, больное сердце и несостоявшаяся личная жизнь наложили отпечаток на его внешность, добавив лишний десяток лет.
В гостиной царил приятный полумрак от торшера. На диване, прикрывшись шалью, лежала Мария Егоровна. Негромко работал телевизор, в камине весело потрескивали поленья.
— Маша, мы пришли, — тихо произнес Бородич и дотронулся до ее плеча.
Женщина встрепенулась, опустила ноги с дивана и посмотрела на меня заспанными глазами.
— Ой, Лешенька, здравствуй, — смущенно проговорила она и провела пальцами по лицу, прогоняя остатки сна. — Я тут задремала под телевизор.
— Здравствуйте, Мария Егоровна. Сожалею, что нарушил ваш отдых.
— Да что ты, — она поднялась и с улыбкой добавила: — я очень рада, когда кто-нибудь к нам заходит, живем тут, как сычи.
Она сложила аккуратно шаль, поправила диванные подушки.
— Я все время толкую Виталию Ивановичу, чтобы он чаще выезжал в город, надо быть среди людей, надо интересоваться жизнью, время так быстротечно.
Я опустился в кресло и, воспользовавшись тенью, стал наблюдать за этой удивительной женщиной. Невысокого роста, худощавая, непременно в строгом платье и туфлях на невысоком каблуке, она была организующим центром этого дома. Вспыльчивый, часто угрюмый, Бородич никогда не повышал на нее голоса, и старался слушаться ее во всем, во всяком случае, внешне это выглядело именно так.
— Леша, заливной язык любишь?
— Обожаю, — протянул я и зажмурился, предвкушая удовольствие.
— Рагу из баранины?
— Не то слово…
— Вино белое, красное?
— Красное, — пролепетал я, совершенно убаюканный ее ровным, мягким голосом, похожим на звуки летнего дождя.
Некоторое время я еще слышал тихое позвякивание посуды, какие-то обрывки фраз, а потом отключился, будто под гипнозом…
Виталий Иванович медленно потягивал из чашки чай и смотрел на огонь в камине. После сытного ужина мы засиделись с ним далеко за полночь, обсуждая не очень веселые события последних дней.
— Знаешь, что я тебе скажу, — он повернулся ко мне. — Надо уезжать из города.