— Что, Леша, узнал что-нибудь? — тяжело дыша и с надеждой глядя на меня воспаленными глазами, спросила, она, усаживаясь ко мне в машину.
Я не мог сейчас отделываться общими фразами, это было бы мерзко, поэтому решил сказать все, как есть.
— Был в поликлинике, узнавал, что там с Серегой могло быть такого безнадежного. Никто там не в курсе его болезни. Никаких плохих диагнозов, даже под вопросом, нет.
— Ну да, я же говорю — он ни на что не жаловался.
— Лариса, он не жаловался, но мог чувствовать себя неважно. Ты не обращала внимания на его настроение или поведение в последнее время?
Она пожала плечами, посмотрела на стекло, забрызганное дождем, затем не очень уверенно произнесла:
— Да нет, не похоже… Знаешь, мы с месяц назад поссорились с Сережей, из-за ерунды, можно сказать. Я просила его взять отпуск, съездить куда-нибудь. Мы уже два года без отпуска, я устала страшно. А он уперся. Короче, не разговаривали, наверное, неделю. Он ходил как туча мрачный, злющий. А потом сам пошел на примирение. И был он в хорошем настроении, очень радостный что ли. Леша, у меня такое впечатление сейчас — я все время об этом думаю — что радость эта была неестественная, как если бы он выиграл миллион, но скрывал от меня. И заверил меня, что скоро поедем в отпуск, немного только потерпеть надо.
Лариса уткнулась носом в ладони, закрыла глаза, замолчала.
— Действительно странно, — нарушил я молчание. — Хочу тебе сказать, что как раз месяц назад Сереге назначили кучу анализов в поликлинике.
Лариса опустила руки и повернулась ко мне.
— Анализы? Так ты же говоришь, что все было в порядке. Не понимаю…
— Да, анализы назначили, но о жалобах в карточке ни слова. И самое главное — он не стал сдавать их. Понимаешь?
Она помотала головой.
— Ничего не понимаю. А ты можешь это хоть как-то объяснить?
— Не могу. Я тоже никак не могу это объяснить, но есть ощущение, что ответ где-то рядом… Даже не знаю, как это объяснить.
В глазах Ларисы мелькнул какой-то детский страх. Она, не моргая, смотрела на меня, ожидая, очевидно, продолжения этой мысли. Но добавить мне пока было нечего. Я положил руки на руль и произнес:
— Меня очень удивляет то, что настроение у него было отличное. А в тот день, Лариса, ты извини меня, конечно, но все-таки — в тот день, когда он погиб, с утра ничего не заметила странного или необычного?
— Я только и делаю, что все время думаю о том утре. Нет, ничего такого особенного. Встал, правда, несколько раньше, чем обычно. И все, пожалуй. Веселый был, бодрый. Может, слишком энергичный, хотя нет, скорее, суетливый.