Врач во мне просыпается мгновенно, без сомнений толкаю дверь и влетаю во мрак шикарной спальни, наощупь нахожу выключатель на стене, и уже при свете вижу, как корчится на кровати тело моего бывшего мужа.
- Макс, что случилось? – меня пугает его бледное лицо и расширенные зрачки, глаза вместо серебристых черны, как ночь, от невыносимой боли.
Аппендицит? Отравление? Еще час назад было все нормально. Мысленно ищу свой мобильник, чтобы позвонить на станцию «скорой помощи».
- Там… в тумбочке… - тянет трясущуюся руку, я резко открываю ящик, вижу шприцы и коробку с обезболивающим. – Поставь укол… сдохну сейчас…
Справляюсь быстро, мне это привычно. Сижу рядом на кровати, вытирая марлевой салфеткой испарину со лба Макса, с облегчением отмечая, что ему становится лучше, боль отпускает.
- И часто у тебя такие приступы? Отчего они?
- Часто. Раньше реже были, сейчас почти каждый день.
Он замолкает, но знает меня, ведь не отцеплюсь, пока не узнаю правду.
- Давай сам рассказывай, иначе начну осматривать тебя сама, и я выясню причину, уж поверь, - пугаю Макса, но тот улыбается странно, будто злорадно, а потом резко откидывает тонкое одеяло.
С ужасом наблюдаю за его указательным пальцем, который ведет по длинному змеистому шраму. Представляю, какая огромная рваная рана была на этом месте когда-то, тонкий белый рубец начинается от живота, спускаясь к паху, потом перечеркивает мускулистое бедро.
Я молчу, разглядывая место травмы. Мне ясно, что нарушены мышцы, и наверняка поврежден седалищный нерв, и еще куча мелких травм. Отсюда и хромота. Но как сильно пострадал пах не могу рассмотреть, мешают боксеры.
- Там было все разворочено, - поясняет мужчина, будто читает мои мысли. – Я больше не мужик, Дашка.
Он смотрит с вызовом, а мне жаль Макса до слез. Я видела и не такие страшные шрамы, которые калечили человека. навсегда лишая его обычных земных радостей. Теперь понятно его нежелание впускать меня в свою жизнь. И суррогатное материнство тоже понятно. Максим просто не хотел оставаться один.
- Мне так жаль… - срывается с языка. Но замолкаю, знаю, как Нечаев не любит, когда его жалеют.
- Вот только этого не надо. Мне не нужна твоя жалость. Зато теперь ты понимаешь, что семьи снова у нас не получится. Иди спать, утром отвезу тебя домой, или на работу, куда там тебе нужно.
Смотрю, как повеселевший Макс закутывается в одеяло, скрывая свое увечье, встаю и иду к выходу. Будто мир рухнул. В очередной раз. Но теперь без моей помощи, Нечаев сам выбрал себе такую опасную профессию – спасать людей.