На крыльце Алиса разворачивается, и отходит в сторону от лестницы. Замирает, демонстрируя готовность выслушать.
А я… я не знаю с чего начать. Что говорить. И как. Не хочу даже вспоминать тот момент, когда понял произнесенное… Мне никогда не стоило это вякать еще и при всех. При других. Я оскорбил ее. Если бы кто-то другой там назвал ее так, я бы бросился на него.
— Я извинился, потому что я реально загнался. Сколько раз еще сказать надо. Послушай… я никогда вообще не думал даже так.
Никогда не верил в необходимость извинений. Мне лично все равно было, извиняется ли кто-то перед мной или нет. Теперь, больше всего на свете, хочу, чтобы сработало. Не знаю как по-другому сделать. Как загладить прямо сейчас.
— Как можно сказать то, чего не думаешь? — с легкой улыбкой говорит она. Будто ей любопытно. Но в глазах напряжения скрыть не может. И чего-то еще…
В момент, когда разгадаю что именно, наверно — все. Удавка затянется. И вниз тогда только.
— Можно. Когда выходишь из себя. Я вышел из себя. Это тебя прямо не касается.
— Ты назвал меня бесполезной сукой, а меня это не касается? — усмехается она. И в сторону голову поворачивает, покачивая.
Я… не хочу слышать это слово больше. Ближайший год как минимум, во всяком случае.
— Алиса, слушай меня. Можешь не верить, сколько угодно, но я ляпнул это по ошибке.
— Зачем тебе это? — кивает она мне снизу вверх.
— Зачем что?
— Извинения, убеждения, верю я, не верю я… Вон все тебе поверили и забыли. Ну, сказал грубость. Слушай, я пойду, потому что спешу.
— Я, — выдавливаю с такой силой, что Алиса останавливается, — не хотел сделать тебе неприятно.
— Но ты постоянно делаешь мне неприятно, — смеется она, но невесело. — Бога ради, забудь об этом. Не ты первый назвал меня в жизни сукой, — она даже улыбается мне.
— Но в машине тебе было приятно, — слова вырываются раньше, чем фильтрую их.
Она опускает глаза, и я отслеживаю как движется ее горло под кожей.
Поднимаю руку, чтобы… чтобы…
— Это неважно, — еле слышно говорит Алиса.
Да, потому что откатила поправку свою. Потому что вообще согласилась, лишь бы условие выполнить. Не согласилась даже. Просто разрешила.
— Было приятно или нет?
— Ты не сможешь вечно издеваться надо мной так. Придется что-то новое придумать.
— Ч-что? — заикаюсь, как в последний раз заикался тридцать лет тому назад. — Че? Что еще за «издеваться»? В чем? В том, что… Ты думаешь, это игра какая-то в песочнице?
— Да, я думаю, что человек угрожавший мне тем, что он выиграет, а я проиграю, воспринимает все это как игру. А я нет.
Она сбегает по ступеням вниз, потряхивая волосами. Смотрю отупело вслед, пока Егор Лин не проходит мимо.