Кулак с недовольным видом рассказывает, как продвижения по поиску автора записок проходят. Безопасник Марат поработает тщательнее над запиской, что я для них из машины вытащила, но на все время нужно. И вообще это слабый путь: почерк и так далее.
— Все упирается в то, что здесь камер нигде нет. И машин немного, а значит, с них записей не возьмешь.
— Я не понимаю, чего он или они добиваются. Это вообще преступление практически. Ради чего?
Он цепко осматривает столовую и фиксирует взглядом выход. Он часто так делает, когда находимся на людях.
— Скорее всего, тупо про бабло.
— В смысле, как? — понять не могу.
— Попросят потом у меня деньги, чтобы прекратить. Ходовая практика. В другом случае, я бы согласился.
— А чем этот случай особенный? Из-за внимания по пиару? — неудомеваю я.
Он забрасывается кофе. Которое он пьет в неимоверных количествах, независимо от времени суток.
— Если ты думаешь, что я хоть копейку заплачу тому, кто тебя толкнул, то тебя ждет еще дерьмовая куча открытий. Например, что я вообще здоровым этого писателя записок не оставлю.
— Вася, — качаю головой, рассматривая свой салат. Надо растянуть поедание помидорок, потому что его столичное Величество явно решил тут долго сидеть.
Он целует меня, прижимаясь губами неуклонно к моему рту. Удерживается так. Я таю, потому что он еще пятерней мне по ноге цапает. Когда Кулак концентрирует на мне все свое внимание, я расползаюсь кляксой.
Довольной, взбудораженной и рассеянной кляксой.
— Надо-надо, ходить больше не будет, а значит, толкать тоже.
Я недовольна таким настроем, но чего мне еще ожидать? Кулак никогда не скрывал, кто он есть.
— Надо, чтобы ты с Маратом поговорила завтра. Это долго будет. Напряжно, может. Поговоришь? Или еще на день перенести?
— Конечно! — восклицаю я. — Все хорошо будет, все расскажу.
Он моим энтузиазмом не проникается, а потом еще в мою тарелку нос свой сует.
— Что за фигня, ты пятнадцать минут это ешь. Нормального ничего не хочешь?
Впору зубы сцепить, но я демонстрирую мастер-класс по терпению. Я намереваюсь повесить на него счет за десерт, потому что от него не отвалится, но на этом — все. Завтра появятся деньги, и буду шиковать.
Наше воркование не проходит бесследно. Еще бы! Кулак стул поближе придвигает, а после десерта имеет наглость меня даже в шею целовать. Слава богу, коротко. Есть в злой башке хоть капля разума.
Консультант Витя машет мне рукой на прощание — типа ничего особенного, но он так смотрит на нас, что все понятно. Директор церковного хора пронизывает меня всезнающим взглядом. Мол, заблудшую душу отыскал.