(правда раскопки в Новгороде показали, что древнерусское ведро было гораздо меньше современного).
В таких условиях отказ князя от устройства освященных обычаем пиров по религиозным соображениям воспринимался бы массовым сознанием не только как отречение от отеческих традиций, но и как разрыв личных отношений носителя власти с широким кругом представителей других социальных общностей. И если принимать помещенное в летописи предание за правду, то слова Владимира о «веселии Руси» говорят не о какой-то особой приверженности к спиртному, а о том, что князь был достаточно умелым и гибким политиком. Он вводил новые законы и порядки, утверждал новую христианскую систему ценностей, но при этом сохранял привычные ритуалы и празднества, укреплявшие его авторитет.
Осуждение пьянства как антихристианского поведения способствовало сохранению его языческой символики, которая благополучно дожила до нашего времени. Именно к языческим ритуалам восходит отмеченная иностранцами манера русских пить водку не прерываясь и до дна. Налитый доверху стакан символизировал дом — «полную чашу» и полное здоровье его хозяина. Современный тост когда-то являлся магическим благопожеланием: московские люди XVI в. пили с пожеланием своему государю удачи, победы, здоровья и чтобы в его врагах осталось крови не больше, чем в этой чаше. Наконец, пить полагалось до дна, т. к. недопитое означало «оставленное» в чаше недоброжелательство.
Традиции ритуальных торжеств действовали не только в княжеском дворце. В городах и селах Руси издревле широко известны братчины, продолжавшие традиции языческих обрядовых трапез. Такие праздничные мирские пиры («братчина Никольщина», «братчина Петровщина», осенние праздники урожая и др.) объединяли и связывали личными отношениями членов крестьянской общины, прихожан одного храма, жителей одной улицы или участников купеческой корпорации. На братчинах «всем миром» варили пиво, закалывали быка. Братчины впервые упоминаются в XII в., когда жители Полоцка в 1159 г. хотели заманить обманом князя Ростислава Глебовича: «г/ начаша Ростислава звати льстью у братыцину к святей Богородици к Старей, да ту имуть и». В более поздние времена такие праздники посвящались, как правило, святым-покровителям, и существовали в России вплоть до XX в.>{40}
Организация братчин подчинялась древней традиции: выбирался главный распорядитель — «пировой староста»; он проводил сбор вскладчину необходимых припасов: муки, солода и пр. Под его наблюдением варили пиво или брагу, иногда на две-три сотни человек. Староста не только распоряжался за столом, но и признавался властями в качестве официального лица. Псковская судная грамота (XIV–XV вв.) признает за братчиной даже право суда над ее членами: «