Князь Бахтияр, напротив, в дочери души не чаял. Могучий суровый мужчина, разрубивший как-то кочевника до седла, млел от счастья, когда прекрасная, как фея, дочь, ласково обнимала и целовала своего любимого папулечку. На ее оценки ему было, откровенно говоря, наплевать. Ну хочет любимая дочь замуж за того паренька с Сардинии, так он не против. Ну, не станет она княгиней, да и демоны с ним. Княжеств на всех всё равно не хватит. Пусть счастлива будет. Княжичи тоже нищими не остаются, кто-то идет в армию, кто-то работает в правительстве. Карьера обеспечена с такой-то родословной.
— Дочь моя, ты сегодня рассеянна, — строго сказала мать. — Что-то случилось?
— Нет, мама, я просто проспала, — ответила Гульбахар, покрывшись румянцем.
— Ну, хорошо, впредь будь более собранной, — ответила мать. От нее не укрылась секундная заминка с ответом.
Последующие дни пролетели, как во сне. Гульбахар каждые два-три дня получала новое письмо, которое неведомым образом оказывалось у нее на подоконнике или на полу около него. Она читала эти письма взахлеб, а потом прятала под матрас. А потом снова доставала и перечитывала. И снова прятала. Девочка поймала себя на мысли, что живет от письма до письма, и, как свойственно впечатлительным натурам, она дорисовывала подробности происходящего сама. Тон писем стал более жалобным, а потоки любви и страсти сменились томлением юноши, который мечтал взять ее за руку и смотреть с ней на закат. Не больше.
Гульбахар часами сидела над каждым новым письмом, потому что и сама мечтала о том же. Ну, может быть, легкий поцелуй был бы дозволен до свадьбы. Если уже все будет договорено. Дальше — нет, абсолютно исключено. Для девушки из такой семьи это было бы немыслимым позором. Из-за меньшего княжны травились.
Последнее письмо было пронизано такой тоской и нежностью, что Гульбахар разрыдалась. ОН! просил ее руки. Он хотел, чтобы она поговорила с матерью, и если та даст согласие, то пусть Любовь всей его жизни выставит на окно лампу. Верный человек, который будет следить за ее окном, тут же передаст ему эту счастливую новость телеграфом. Если же мать запретит, пусть в окне появится что-нибудь черное, и это будет означать траур для его любящего сердца.
Надо ли говорить, что Гульбахар побежала к матери немедля. Та сидела в гостиной и читала какое-то письмо, написанное на белоснежной бумаге с золотым тиснением.
— Мама! — подбежала счастливая девочка, и немедленно вывалила на нее свое немудреное пожелание, как очевидное, так и совершенно неуместное, о чем любящая мать не преминула высказаться.