Старшим по званию и должности был Лутко — по Уставу ему и следовало принять командование. Но Устав, похоже, сгорел вместе со штабными бумагами. И брать штурвал в руки подполковник не спешил.
— Я думаю — надо посылать вертушку за Гамаюном, — ответил Лутко на обращенные к нему вопросительные взгляды собравшихся. — Больше никто Девятку не вытянет…
Кремер ждал, что майор Стасов, заместитель Звягинцева, ныне временно возглавивший Отдел, — будет возражать. Или — чужими устами — предложит свою кандидатуру, благо самая реальная воинская сила находилась сейчас у него под командой. Карахара и он, и его покойный начальник издавна не жаловали. Кремера, кстати, тоже. Но майор-спецназовец молча кивнул забинтованной головой. Стасов, идеальный исполнитель, знал, что для первых ролей сам он не годится — и никогда на них не рвался. А для личных счетов не время.
Кремер думал, чтo главная проблема не в потерях. Не в погибших людях и не в канувших запасах. Главную проблему майор увидел сегодня в глазах уцелевших. До сих пор периметр служил четкой границей двух миров — все знали, что там, снаружи, за колючей проволокой и минными полями, кипит своя жизнь, беспощадная к слабым. Но знание это было достаточно абстрактным — пока внутри все оставалось относительно по-старому и пока находились люди, платящие своими и чужими смертями за призрак былой жизни. Минувшей ночью стена пала, и тот мир ворвался сюда, и несколько часов пришлось жить и выживать по его законам, простым и жестоким, и все условности, все ложные критерии и ложные ценности рухнули в одночасье, и выжившие люди никогда не станут прежними. Все станет иным.
А Стасов сказал неожиданное:
— В любом разе сейчас нужен временный командующий. Предлагаю Максима Генриховича… Майора Кремера. Есть другие мнения? Или сразу проголосуем?
Тяжелый взгляд и.о. начальника Отдела обводил офицеров. Других мнений не нашлось.
Через пять минут майор Кремер принял командование над Девяткой. А еще через полчаса жизнь подкинула ему новую проблему. Мятеж на «двойке».
Вода кончилась четыре часа назад. Два последних теплых глотка…
Привал на этот раз затянулся надолго, и они оказались на солнцепеке, тень от скалы отползла — но сдвинуться следом за ней сил уже не осталось.
— Надо было остаться в гроте, — сказал Лягушонок. Каменный язык ворочался с трудом. И до крови раздирал каменные губы и каменное нёбо.
— Нет, — сказала Багира. Она смотрела на солнце — не щурясь. В глазах темнело, и это работало лучше любых противосолнечных очков и фильтров.
— Нет, — повторила Багира. — Под землей пусть подыхают крысы.