– Нет, – ответил писатель, – я всегда пишу о русской метафизике.
Эта отрасль знания исследует то, что идет “за физикой” и изучает исконную, фундаментальную, неподвижную реальность – ту, что не видно не вооруженным болью и талантом глазом. В царстве вечных форм опытный платоник Владимир Сорокин отыскивает национальный архетип. В этом ему помогает гражданский темперамент автора, который постоянно ссорит его с властями.
Это не удивительно, если согласиться с тем, что в литературном процессе нашего поколения Сорокин играет ту же роль, что Солженицын – для шестидесятников. Но если Солженицын воссоздавал прошлое, то Сорокин – будущее. Один искал корни трагедии, другой ее предсказывает. Импульс, однако, тот же – правда. Для Солженицына “жить не по лжи” значило открыть то, что скрывали власти, для Сорокина – то, что от нас прячет язык. И тут их пути навсегда расходятся, ибо Солженицын со временем говорил, а Сорокин время слушает.
9 августа
Ко Всемирному дню книголюбов
Литература, причем лучшая, – от фольклора до Гомера – умела обходиться не только без книг, но даже без письменности. Поэтому во всех грядущих переменах пугает не столько смерть книги, сколько ее последствия: судьба самого чтения, которой обещает радикально распорядиться стремительно наступающая дигитальная революция. Компьютер убивает не столько книгу, сколько ее идею. Вместо обещанной всемирной библиотеки нас ждет лес цитат. Дигитальная литература грозит превратиться в равноправную информационную массу, ориентироваться в которой может только интернет.
Конечно, поисковое устройство услужливо предложит нам выборки на нужную тему: сколько весит солнечный свет, как заменить унитаз и что писал Гоголь об утрибках. Но чтобы рассказать нам об этом, Google и его компания должны “разброшюровать” все книги в мире, вернув их к той словесной протоплазме, из которой автор лепил и строил свой опус.
Гигантская разница между обычным и компьютерным чтением в том, что второе позволяет нам узнать лишь то, что нужно. Монитор – слуга, вышколенный дворецкий, лаконично отвечающий на заданные вопросы. Книга – учитель, наставник: она отвечает и на те вопросы, которые мы ей не догадались задать.
Конечно, и раньше были книги, которые почти никто не читал от корки до корки. Самая известная – Библия. У нас ее долго заменял Ленин, всякое сочинение которого было лишь полем цитат, рвать которые не возбранялось любому. (Скажем, моя любимая – “бо́льшая половина”, оправдать которую взялся отчаянный справочник Розенталя по стилистике.) Однако беда всякой универсальной книги в том, что она напоминает телефонную. Ее глупо читать с первой страницы, и можно – с любой.