21 августа
Ко дню рождения Вяч. Вс. Иванова
Сперва мне посчастливилось встречаться с Вяч. Вс. на разных конференциях, где он читал доклады на отнюдь не схожие темы, перемежая их воспоминаниями. Но самое захватывающее происходило в кулуарах, где Иванова легко было принять за ученого кудесника, мне даже виделся колпак звездочета. Он азартно делился фантастическими гипотезами, от которых глаза у нас делались квадратными. Однажды Вяч. Вс. объяснил, что каждый, если я правильно его понял, живет внутри индивидуальной темпоральной капсулы.
– Поэтому, – сказал он, – когда вы, еще не снимая трубку, знаете, кто звонит, то вы опережаете звонящего и путешествуете по времени.
Слушая такое, я тихо млел, ибо Иванов возвращал сухой и строгой науке волшебное очарование. Весь он был воплощением моей детской мечты, которую я извлек из книги с картинками “Хочу все знать”. Вяч. Вс. действительно знал все, и демонстрация этого информационного всемогущества производила сногсшибательное действие. Шкловский говорил, что у него два мозга, у Иванова, наверное, их было четыре. Пренебрегая традиционными распрями физиков и лириков, он владел суммой знаний, как новый Фома Аквинский.
Отдельная тема – языки. Одним летним днем на кампусе в Вермонте мне довелось присутствовать при беседе двух друзей.
– Я могу запомнить в день шесть новых иностранных слов, – сказал Ефим Григорьевич Эткинд.
– А я – триста, – чуть ли не извиняясь, ответил Вяч. Вс.
Мне так и не удалось узнать, сколько же языков знал Иванов. Каждый раз, когда я задавал этот вопрос, он углублялся в тонкие различия между языком и диалектом. Но однажды, пригласив чету Ивановых к себе на щи, я дорвался до подробностей.
– Вы говорите на языке айнов? – начал я для разгона.
– А как же! Мне пришлось изучить его по восковым валикам, записанным в начале ХХ века на Сахалине. Даже побеседовал со старухой на Хоккайдо, она разрыдалась от счастья, услышав родную речь.
– А эскимосы? – не отставал я.
– Гренландские или с Аляски? Наречия сильно разнятся, но письменность одна на всех.
– И вы умеете ее читать?
– Конечно, хотя пока на ней написано лишь четыре романа. Три плохих, а один ничего.
22 августа
Ко дню рождения Рэя Брэдбери
“Марсианские хроники”, вышедшие в 1950 году, не только сделали знаменитым тридцатилетнего автора, но и вывели страстно любимую им фантастику из подросткового гетто. Взявшись за планету, которая издавна считалась законной добычей воображения, Брэдбери создал чисто американский миф. Его Марс – еще один Новый Свет, очередная попытка начать с чистого листа, последний шанс исправить ошибки. Проблема в том, что земляне, какими изображал их Брэдбери, не уймутся, пока чужая планета не станет неотличимой от своей.