– Характер Малдера, – говорит Картер, – исчерпывает плакат, который висит в его офисе: “Хочу верить”.
Малдер не может жить без чуда, даже если оно злое. Пришельцы нужны ему, как всем нам, чтобы забыть о космическом одиночестве, чтобы жизнь не ограничивалась плоским позитивизмом. А чтобы мы не слишком заносились в мечтах о несбыточном, к нему приставлена красавица с медицинским дипломом.
Благодаря этой паре Картер, занявшись производством чудовищ, обеспечил себе наукообразное алиби. Кое-что в сериале верифицируется фактами. Так один из самых диких сюжетов – о том, как людей подчиняют своей воле, проделывая в их черепе дырки, опирается на данные раскопок в Андах. В поисках подобных историй Картер годами собирал коллекцию вырезок не из желтой прессы, а из научных журналов. Конечно, это не придает достоверности обширной мифологии “Секретных материалов”. Достаточно того, что сериал окружен тонким флером научности. Ведь человек сегодня жаждет сверхъестественного не меньше, чем всегда. Другое дело, что если физики без метафизики нам по-прежнему не хватает, то и метафизика без физики нам уже не нужна.
15 октября
Ко дню рождения Милорада Павича
Чтобы затормозить читателя и сломать автоматизм чтения, Павич изобрел письмо иероглифами, каждый из которых сам по себе затейлив и увлекателен. Его книги складываются из отдельных фантастических микрорассказов, составляющих генеральный сюжет, который никак не поддается пересказу. В каждую книгу вставлен разрушительный механизм, мешающий выстроить текст в линейное повествование.
В стандартном романе есть история, хотя бы ее контуры, которые автор наносит беглыми чертами, а затем заполняет объемы красками в меру изобретательности и таланта. У Павича – сюжет как музыка: его надо переживать в каждую минуту чтения. Стоит только на мгновение отвлечься, и мы неизбежно заблудимся в хоромах этой дремучей прозы.
Сам Павич предпочитал архитектурные сравнения: роман как собор или мечеть. Его книги можно обойти с разных сторон, но можно сосредоточиться на какой-нибудь детали – портал, орнамент, химера, каменные кружева. Избыточное содержание так велико, что у нас еле хватает сил и воображения, чтобы удержать в памяти картину целого. Тут-то автор и приходит на помощь, предлагая читателю кристаллическую решетку в виде словаря, кроссворда или какой-нибудь другой семантически пустой формы. Для писателя соблазн этих структур в том, что они позволяют вогнать материал в жесткие рамки, не выстраивая при этом линейного сюжета. Композиция здесь задана не автором, а чужой формой. И чем она строже, тем больше свободы у автора и его героев. Он строго соблюдает не им придуманное правило: следит, чтобы герои в нужных местах пересекались. Зато в остальном он волен – повествовательная логика, сюжетная необходимость, законы развития характера, психологическая достоверность, даже элементарная временная последовательность “раньше – позже” – всего этого у Павича нет. Он счастливо отделался от презумпции реализма, которая создает из книги иллюзию мирового порядка (с началом, серединой и концом) и навязывает автору роль всемогущего творца.