Разнообразные таланты Марины не были ни для кого секретом, но скандал разразился, когда мы прочли ее книжку “Через не могу”. Она всех ошарашила: это была лучшая книга о блокаде, написанная простой, честной, изощренной прозой, которую хочется сравнить с Хемингуэем, но делать этого не следует. Марина сочиняла по-своему, и мы даже не догадывались, что она так умеет. Довлатов тогда проворчал чуть ли не обиженно: “Первую книгу каждый может написать хорошо”.
По-своему он был прав, потому что за вторую Марина взялась очень нескоро. Я обомлел, когда прочел первые главы ее мемуаров. В одной из них описывался прощающийся с Питером эмигрант с поникшей головой.
– Не убивайтесь так, – утешает его Марина, – ведь нас ждут приключения.
– Я не убиваюсь, – отвечает тот, – я зубы золотые вставил про запас и теперь голову не могу поднять.
Марина умерла в достойном возрасте, сразу, работая до конца. Так бы все хотели. Но горечь осталась. Вместе с Мариной ушли неродившиеся книги, которые она с юности носила в себе.
15 ноября
Ко дню рождения Джорджии О’Кифф
Вокрестностях Санта-Фе Джорджия О’Кифф нашла свой магический пейзаж. Местная природа, проникнув на картины, пропитала их индейской мистикой и проветрила космическим сквозняком. И это при том, что в штате Нью-Мексико, ставшем с легкой руки О’Кифф Меккой художников и поэтов, нет ничего, кроме пустыни, перемежающейся плоскими холмами. Тут их зовут по-испански: mesa, что означает “стол”. В сущности, это сопка, с которой сняли скальп вместе с лучшей частью черепа. Такая операция и гористый пейзаж вытягивает по горизонтали: глаз видит на сто миль.
Несмотря на жару, пустыня здесь кишит жизнью. По ней бродят независимые быки и скачут неоседланные кони. В камнях, предупреждают дорожные знаки, живут скорпионы, гремучие змеи и пауки “черные вдовы”. Даже флора тут легка на ногу. Сухие кусты перекати-поля колесят по цветной земле, которая была бы уместней на другой, расположенной ближе к Солнцу планете.
Все это есть на холстах О’Кифф. Выбрав средний путь между абстракцией и реализмом, она свела ландшафт к такому характерному сочетанию бирюзового неба с оранжевой землей, что два эти цвета стали символом юго-западного дизайна. Другой приметой этого края оказались выжженные солнцем до пронзительной белизны бычьи черепа с рогами. Бродя по пустыне, художница постоянно натыкалась на останки павшего скота. Кости животных поразили ее загадочностью. Обдирая жизнь до скелета, пустыня придает всему безвременность.
Только в этом контексте понимаешь подлинный смысл самого знаменитого мотива О’Кифф. Огромные, белоснежные и пугающе эротичные цветы, влажно блестящие в безвоздушной пустоте полотна. Решая половой ребус искусства, художница распределила мужское и женское начала: вечность смерти и вечность жизни. Ее инь и ян – лучший аргумент в пользу тех, кто верит, что искусство бывает мужским и женским.