Гребенщикова нельзя толковать. Он слишком целен для любой трактовки. Борис мыслит только песнями. Как в шуме моря, в них все понятно и непереводимо. Может, поэтому чаще всего я слушаю его русско-абиссинский альбом, в котором нет ни одного человеческого слова. Зато каждое из них – в точку, расположенную, как и должно чистому искусству, везде и нигде.
30 ноября
Ко дню рождения Вуди Аллена
Америку смешат гиперболы. Оно и понятно: чтобы заполнить Новый Свет, юмора должно быть много. Марк Твен, например, начал свою карьеру с преувеличений. Рассказывая на лекциях в Нью-Йорке о Диком Западе, он предлагал тут же проиллюстрировать царящие там нравы, сожрав какого-нибудь ребенка на глазах у зрителей.
С тех пор американская экспансия смешного не знает исключений. Даже самый “старосветский” режиссер страны, выросший на Чехове и Бергмане, смешит нас несуразными масштабами своих комических претензий. Герой Вуди Аллена такой утрированный ипохондрик, что его космический невроз требует уже не психиатра, а теолога. Именно этим Вуди, как его фамильярно зовут в Нью-Йорке даже незнакомые, и занимается всю жизнь. Он ищет ей оправдание.
Вкус к метафизике, перефразируя Бродского, отличает комедию от комедии Вуди Аллена. Каждый его фильм, пьеса, юмореска – упражнение в том философском юморе, что сочетает пафос с издевкой. При этом вопросы, которые задает автор бытию, вполне серьезны; про ответы, конечно, такого не скажешь. Вуди Аллен превратил метафизику в зрелищный спорт. Следить за схваткой маленького очкарика со Вселенной – и впрямь увлекательное занятие. Особенно для тех, кто живет в Нью-Йорке.
Роман Вуди с его городом – пока его оттуда не выдавили – умилял зрителей. В фильмах Аллена столько роскошных уличных панорам и уютных квартирных интерьеров, что ехидные критики говорили, будто он придумал новый жанр – “порнографию нью-йоркской недвижимости”.
Как Фолкнер – Йокнапатофу, как Джойс – Дублин, как Булгаков – Киев, Вуди Аллен создал свой мифический Нью-Йорк и населил его похожим на себя народом.