Люди и праздники. Святцы культуры (Генис) - страница 37

Прежде всего, она была красивой. Операторы любили ее безукоризненно симметричное лицо. Как классическую скульптуру, Тейлор можно было осматривать – и снимать – в любом ракурсе. Ей шел любой костюм, любая прическа, любая роль. Она покоряла зрителя еще до того, как он успевал познакомиться с той, кого она играла. Никто не мог отвести от Тейлор глаз, и оспаривать славу первой красавицы решился только один мужчина.

– Лишний подбородок, – перечислял недостатки Элизабет Ричард Бартон, – слишком большой бюст, ноги коротковаты.

Это не помешало ему на ней жениться. Дважды.

Элизабет Тейлор была королевой гламура, и скандал стал ее амплуа. Смешав личную жизнь с экранной в той пропорции, которую прописывают звезде, она стала козырной картой в голливудской колоде. В ней Мэрилин Монро была червовой дамой. Светлая мечта простого зрителя, которому она часто снилась, Монро казалась феей секса. Снежной королеве Грейс Келли подходила непорочная бубновая масть. Одри Хепберн напоминала трефового валета: вечный подросток экрана. Элизабет Тейлор – конечно же, дама пик. В ней чувствовалось нечто зловещее. Выпуская наружу кипящие страсти, Тейлор умела блеснуть темпераментом, не расходуя его без меры.

– Мой секрет, – хвасталась она, – в том, чтобы добиваться максимального эффекта минимальными средствами.

Обычно ей хватало взгляда. Дождавшись крупного плана, Тейлор и смотрела в зал глазами небывалого фиалкового цвета.

С годами ее одолели болезни, и пьянство, и тучность, и пошлость. Иногда она и себе казалась вульгарной, но признавая за собой все пороки, которые ей радостно припоминала молва, Элизабет Тейлор ни в чем не раскаялась:

– Безгрешных людей, – говорила она, – отличают невыносимые добродетели.

В Марди Гра, “жирный вторник”, Новый Орлеан впадает в хорошо скоординированное безумие. Настоящие знатоки и старожилы, чтобы разглядеть во всех подробностях причудливые маски костюмированного парада, выносят на тротуар стремянки. Балконы украшают дамы, иногда – топлес. Этот буйный праздник со всеми идущими из Средневековья и описанными Бахтиным карнавальными вольностями не только самая яркая, но и самая непременная из городских традиций.

Новый Орлеан понравился бы Александру Грину: влажная ночь, цветущая бугенвиллея, сигарный дым, булыжные мостовые, старинные особняки, кованые балконы, знойные мулатки. И, конечно, каждый без исключения угол оказывается баром, где царит джаз по праву первородства. Зайдя в один из них, я сделал то же, что и все остальные: музыкантам заказал “Когда святые маршируют”, официанту – коктейль с не зря пугающим названием “Ураган”. В стакан с колотым льдом, гренадином, апельсиновым и ананасовым соками наливают светлого рома, потом – темного и, наконец, убийственного – 75-градусного – бакарди.