Диспозиция: мы с женой и букетом поднимаемся по посольской лестнице. Ожидаемой толпы, правда, нет, но, репетируя по мере подъема свой нестандартный ход, я этого как-то не заметил.
Сверху на нас, поднимающихся, смотрит высокий господин с лошадиным лицом и совершенно недипломатической, какой-то ужасно свойской улыбкой. Но я уже набрал ход. Я понял, что это посол, во-первых, и что пора, во-вторых. Передаю жене букет, отвешиваю послу поясной поклон и на отрепетированном английском быстро — пока толпа не нахлынула — выдаю пулеметной очередью:
— Спасибо, господин посол, что вы помогли мне осуществить мечту и удовлетворить любопытство, которое мучило меня последние сорок семь лет!
Когда-то о Пастернаке было сказано, что он одновременно похож на арабского всадника и его коня. Вот и посол был разом похож на Дон Кихота и на его Россинанта. Несмотря на дипломатическую вышколенность, от такого моего поведения-заявления он слегка попятился и вместо «Добро пожаловать» или что там еще полагается по дипломатическому этикету выдал ошеломленное: «Sorry!?»
О, это американоязычное «sorry», которое может означать все что угодно: извините, не понял, подвинься, отцепись, в своем ли вы уме, да пошел ты… В общем, «хлопцы, чьи вы будете, кто вас в бой ведет?»
Не обращаю внимания. Витиеватым жестом тыкаю в окно, выходящее на Староконюшенный, и, не снижая темпа, продолжаю:
— Вон за тем окном сорок семь лет назад сидел маленький лопоухий (насчет лопоухого явно вру: во-первых, я не был лопоухим, а во-вторых, и сейчас не знаю, как это будет по-английски) мальчик, а через окно видна была неведомая страна с особой жизнью, вызывавшей жуткое любопытство и пробуждавшей генетический страх. И вот я уже давно не мальчик, а мечта сбылась только сегодня. Thank you.
После чего я опять сделал попытку поклониться в пояс, но посол уже был начеку, ловко подхватил меня под локоток и куда-то повел. Забыв про жену и букет, я соображал: раз меня никто не прерывает, то весь заряд надо выпаливать до конца:
— Особенно мы любили дни, когда у вас тут устраивали праздники. Нас распускали по домам, а в класс приходили любознательные взрослые с биноклями и подзорными трубами — им, видимо, тоже было интересно, как тут у вас гостей принимают. И хотя пропустить школу законным образом всегда почиталось за счастье, но, уходя домой, мы уносили в себе неудовлетворенное любопытство.
Пока я снова набирал воздух, посол, оказывается, довел меня до столика с напитками и — сказалась дипломатическая школа — изрек на первоначальном русском: