«У них там все по-другому», — закончил Фердинанд с некоторой завистью.
«Ты говоришь, будто побывал там», — заметила Гертруда, привычно чего-то боясь.
«Мы были очень близко, но не смогли пройти… Мы встречались с людьми, которые все знают».
«Значит, ты хотел уйти без меня?»
«Ты писала мне насчет эвакуации. Я думал, что найду тебя там».
«А я ждала тебя дома… Как легко мы могли разминуться — и, может быть, навсегда».
«Но этого не случилось, Герта. Теперь мы вместе — и это важнее всего. Юбер аллес!»
Они оба невесело улыбнулись. Юбер аллес! Юбер аллес!.. Где она теперь, провозглашенная «превыше всего»? Где вчерашние гимны, где трубы, игравшие бравурные, победоносные марши? Где все обещанное и несостоявшееся? Где молодость, прошедшая в каких-то непомерных вожделениях и ожиданиях и не принесшая ни единой глубокой радости, помимо тех, что дает семья?.. Но теперь даже и это, в итоге всех «побед», стало ненадежным, кратковременным, а для большинства — просто недоступным. Единственное юбер аллес…
Они придвинулись друг к другу поближе, потеснее, как молодые влюбленные, и разговаривали теперь тоже как молодые на тайном свидании — полушепотом. Ненадолго им стало совсем хорошо. Они поздно женились, мало пожили вместе, так что у них, наверно, не прошла еще первая давняя влюбленность. И все пересилила эта простая, но верная мысль: мы вместе — и это сейчас дороже всего. Ведь столько времени мечтали вот так встретиться и быть вместе, рядом, близко… Пусть даже в чужом подвале… Пусть даже на одну ночь…
В Гроссдорф она уходила ранним утром, неся на руке небольшую корзиночку с десятком яиц, как будто за ними (если кто спросит) и ходила в деревню. Ей было по-молодому легко, и она шла быстро, почти бежала, не желая пока что думать о возникших в эту ночь новых тревогах. Они были как бы отложены на будущее.
Крупное раннее солнце тоже, кажется, бежало рядом о ней, заглядывая сбоку в ее глаза. Утренние птичьи голоса, покой дымчато-росистого луга, розоватый блеск заводи на речушке — все, все было сегодня заодно с нею и существовало для нее.
Только дома она вспомнила, что должна сейчас же идти к «своим русским».
Тут разнообразные тревоги снова заполнили душу фрау Гертруды, приобретая все новые и неожиданные оттенки. Сперва ей стало боязно, как бы не испортить, пребывая в таком состоянии, завтрак для «своих русских». Потом, когда появился на кухне этот чуть губошлепый капитан — герр Густав, ей стало тревожно и за него. Она теперь не хотела бы его гибели. Ей вообще не хотелось ничьей гибели и никаких новых перемен. В теперешнем положении хорошо уже то, что все наконец-то кончилось. Без русских здесь опять могли бы взять верх те самые немцы, которые все это затеяли и довоевались до сегодняшнего положения. Они могли начать все сызнова, и тогда… что же тогда осталось бы на немецкой земле? Людей-то, наверно, не осталось бы…