— Я их сейчас разыщу! Я им покажу! — начал грозить ротный своим выдуманным пастухам.
— Не надо, — остановил его Густов. — Я же сам был ротным.
— Все равно не наберем даже взвода, — упрямился Иванов.
Им не дал доспорить глухой взрыв по другую сторону фольварка, довольно сильный.
— Рыбу глушите? — уже сердито спросил Густов, потому что в той стороне было озеро.
— Наши — нет! — уверенно возразил Иванов.
— Пошли кого-нибудь, пусть узнают и приведут сюда этих рыбачков.
Иванов отправил к озеру Лабутенкова и еще одного солдата с оружием. А сам все продолжал показывать Густову хозяйство.
— На этой базе можно целый совхоз организовать, — как будто даже хвалился он. — Снять всю эту проловку (слово «проволока» ротный так за всю войну и не научился произносить правильно), поселить десяток семей — и вот тебе образцовое хозяйство.
— Это уже не наша забота, — сказал Густов.
— А я думаю, что и наша, товарищ капитан. Если мы не хотим остаться в дураках…
Когда они, сделав большой круг, снова вернулись к господскому дому, Лабутенков «доставил» на фольварк командира взвода инженерной разведки Женю Новожилова.
— Это вот они взрывали, — доложил Лабутенков.
А Новожилов с особым лейтенантским изяществом, в два фиксированных приема — раз и р-раз! — вскинул руку к пилотке.
— Товарищ капитан, лейтенант Новожилов по вашему приказанию…
— Что у тебя там было? — остановил его Густов.
— Четыре штуки «тми-тридцать пять», — отрапортовал Женя. — Просто в канаве валялись, ну мы и решили не оставлять.
— Правильно решили… Но не остатки ли это от минного поля? Может, они не успели закончить, но все же поставили сколько-то.
— Найдем, если поставили. Не первый раз…
Это правда. Дощечки с такой надписью: «Мин нет. Новожилов» — красовались на многих дорогах Польши и Восточной Пруссии. Да и здесь, за Одером, тоже. Когда у всех солдат начался негласный курортный сезон, разведчики уже на второй день после войны получили задание «проверить на мины» все периферийные дороги и мосты вокруг Гроссдорфа. И пошли проверять во главе со своим безотказным и легким на ногу лейтенантом, которого подполковник Горынин назвал как-то «светлым человеком».
Женя Новожилов и в самом деле был и легким, и веселым, и светлым. Его глаза чуть ли не всегда улыбались, если не считать того времени, когда он работал со взрывчаткой: тут его лицо становилось сосредоточенным, почти недовольным. А вот печали и грусти он, пожалуй, не знал никогда, и его любимым присловием было: «Красота — жизнь!» И еще он говаривал так: «А мне никогда не скучно. Начальство меня любит и не позволяет скучать. Чуть что — сразу команда: «Лейтенант Новожилов, есть работенка».