— Я уже поняла, что он человек верный, — отвечала Валя. — И нетрепливый.
В последних словах был не то чтобы намек, но этакое заблаговременное предупреждение на всякий случай: трепливых не любим!
— Тогда я уверен, что вы подружитесь, — сказал Полонский.
— Мы и так уже друзья. Правда, Коля?
— Правда! — охотно подтвердил Густов.
— Но в таком случае я могу начать ревновать, — чуть игриво заявил Полонский. — Мы с Колей друзья более давние.
— Ревнуют, когда любят, — вроде как намекнула на что-то Валя.
— А я и люблю… его, — продолжал играть Полонский.
И дальше стало совершенно ясно, что уже не за Густова он хлопочет, не ему стремится помочь, а сам нацелился на Валю. Это понял Густов и, кажется, почувствовала Валя, да Полонский никогда и не боялся показать женщине, что она ему понравилась. Он вообще умел легко вступать с девушками в отношения приятельства и доверительности. Где он появлялся, там находились для него и девушки. «Не так чтобы много, но так, чтоб всегда».
С Валей, правда, начиналось у него не так, как всегда. Вернувшись в батальон, он тут же захотел повидать ее снова. Даже вышел из штаба и сел на мотоцикл. Но все же сумел вернуться и начал по памяти рисовать ее сидящей на койке раненого, под низким брезентовым потолком, в свете небольшого квадратного окошка, перечеркнутого крестом матерчатого переплета. Рисовал, рисовал — не вышло. Раненый на койке, похожий на Густова, и вся обстановка получились неплохо, а Валя — нет. Она ему явно не давалась, сопротивлялась. И тогда он, преодолевая себя, поехал на грани ночи в медсанбат — вроде бы затем, чтобы спросить что-то у Густова.
Он стал навещать Густова чуть ли не через день. Потом приехал и после того, как Густов выписался.
— Вашего друга уже нет у нас, — с улыбкой встретила его Валя.
— Я знаю… Я приехал к вам, — признался Полонский.
— Зачем?
— Повидаться.
Валя как-то мило хмыкнула, повернулась и пошла по дорожке между палатками как ни в чем не бывало. Как будто и не было здесь Дмитрия Полонского, от которого еще не отвернулась ни одна девчонка.
Он даже не обиделся на нее, хотя в первую минуту сильно разозлился. Как стоял, так и продолжал стоять на дорожке, разделявшей территорию медсанбата на две половины, смотрел, как Валя уходила, потом — как скрылась за полотняной дверью палатки. Потом стал прохаживаться, словно поджидал кого-то.
И ведь дождался! Валя вышла из палатки и вернулась к нему.
— Я поступила плохо, извините меня, — сказала она.
— Нет, нет, все, что вы делаете, — хорошо, — успокоил ее Полонский.
— А вы, видать, ох какой! — смело и этак проницательно посмотрела Валя в его глаза.