Какой-то молодой женщине и здесь померещилось, что она встретила своего. Она подняла руку и негромко, как-то по-домашнему, позвала:
— Фра-анц!
Ближние пленные повернули к ней, как при равнении, головы, а тот, на кого женщина смотрела, ответил ей обычной улыбкой шагающего в строю солдата: дескать, я не прочь бы заменить твоего Франца и поиграть с тобой, моя дорогая, да видишь — служба, строй, да еще сбоку Иван с автоматом. Так что до лучших времен, красотка!..
Женщина поняла, что ошиблась, и обиженно отвернулась.
А другая в это время выскочила на мостовую с каким-то пакетиком — бутербродами или сигаретами, — но встретила взгляд конвоира, и на том ее порыв затух. Она еще прошла немного с независимым видом по мостовой, затем поднялась на тротуар, так и не отдав никому свой пакетик. Конвоир, поравнявшись с нею, мотнул головой на колонну — передавай, мол, не бойся! — но женщина или не заметила этого, или уже не захотела снова попытаться сделать то, чего не смогла с первого раза.
— Далеко им до наших баб! — сделал тут серьезный вывод один из русских солдат, группкой стоявших на тротуаре. — Наши через конный конвой прорывались, под ноги лошадям кидались, чтобы передать пленному какую-нибудь лепешку или картошинку, а эти — слабы.
— Так тут и голодных нету! — показал его сосед на пленных. — Погляди хотя бы на этого… Улыба-ается! Сейчас того и гляди заорет: «Друг-камрад, Гитлер — капут!»
Немец, на которого было показано, еще шире заулыбался и согласно начал кивать головой. Все, мол, правильно, друг-камрад: Гитлер — капут!
— Ну что ты с него возьмешь!..
Немцы все шли и шли, конца колонны все еще не было видно, и на тротуарах беспрерывно возникали все новые темы для разговоров.
— Я гляжу, фрицу и в плену лучше, чем нашему Ивану было.
— Ему и после плена хуже не будет, вот увидишь!
— Ничего, мы их все-таки заставим поработать!
— И покормить придется. И пленных, и детей ихних.
— По состоянию военнопленных судят о достоинстве победителей…
Это изрек, как бы сам с собой разговаривая, Дима Полонский, быстро рисовавший в своем альбомчике. Рядом с ним, опершись на оградку, стоял Василь, и губы его кривились в усмешке явного превосходства. После многих лет унижений ему, видать, приятно было смотреть на униженных немцев. Он как будто говорил: плевал я на вас сегодня, фрицы! Плевал на высшую расу! Вон мы как гоним вас по дорогам!.. Когда один пленный сказал что-то фрау Гертруде (она тоже вышла на улицу), Василь злорадно рассмеялся.
— Ты что? — спросил его Полонский.
— Вин позвал с собой нашу фрау, а вона… побачьте!