Оставшись в кухне одна, фрау Винкель подумала о побеге. Она хорошо знала сад герра пекаря и знала, как можно через него убежать. Сердце у нее от такой мысли не просто заколотилось, а словно бы заметалось из стороны в сторону в поисках выхода и спасения. Но она все же заставила себя остаться на месте. Чему быть, того не миновать. Никуда, как видно, от н и х не денешься. Их теперь так много повсюду, как будто вся Россия переселилась сюда, в несчастную, побежденную Германию. И они, наверное, вправе поступать с н а м и как захотят: победители сами устанавливают права для себя и обязанности для побежденных…
Долговязый солдат вернулся вместе с офицером-евреем. Фрау Винкель хотела было подняться с кухонной табуретки, на которой до сих пор сидела, но почувствовала непреодолимую слабость в ногах и противную дрожь во всем теле. Больше никаких сомнений относительно своей участи у нее не оставалось. Надо было лишь призвать на помощь всю свою гордость, чтобы достойно умереть. Немцы долго умели побеждать, теперь надо уметь достойно умирать.
Ее спросили, умеет ли она готовить пищу.
— Я — немка, — отвечала она, не успев сообразить, что сегодня не очень-то выгодно гордиться принадлежностью к немецкой расе.
— Я вижу, что не француженка, — чуть насмешливо отозвался офицер, и долговязый солдат перевел его слова тоже как будто с усмешкой. — Но не в этом дело, — продолжал офицер говорить, а солдат — переводить. — Военный комендант рекомендовал вас как честную немку.
— Да-да, я хорошая немка, — подхватила фрау Винкель. — Я не имела никакого отношения…
Ей очень хотелось сразу и ясно заявить, что она не состояла в нацистской партии, что не всегда сочувствовала национал-социализму и, в частности, не имела никакого отношения к преследованию немецких евреев. Услышав все это, советский офицер мог бы получше к ней отнестись… В то же время Гертруде Винкель не хотелось заискивать. Да, наверно, и нельзя было одним таким заявлением сразу отъединить себя от всего того, что связывалось у русских в эти переменчивые годы с понятием «немцы». И она не стала продолжать.
— Все вы теперь… не имели никакого отношения, — пробурчал между тем офицер. — Вчера вы кричали: «Хайль Гитлер!», сегодня: «Гитлер капут!»
Последнюю фразу Гертруда Винкель поняла еще до перевода и согласно покивала головой. Затем она услышала:
— Мы просим вас поработать здесь на кухне — приготовить для нас праздничный обед.
— Но у меня нет продуктов, — развела она руками.
— Это не ваша забота.
Еще ей было сказано, чтобы никаких «штучек-дрючек», на что фрау Винкель отвечала, что она всегда была порядочной женщиной и никогда не позволяла себе ничего предосудительного. Ей пояснили: если что-нибудь случится со здоровьем русских офицеров, ее достанут из-под земли. «Яволь», — согласилась она.