Жизнь продленная (Виноградов) - страница 60

Разговор постепенно удалялся, становясь бессвязным, а Густов все еще стоял у дерева, как будто прирос к нему. Было стыдно, что невольно подслушал знакомых и уважаемых людей. Потом он неожиданно позавидовал им — они ведь шли вдвоем! — и пожалел себя, такого одинокого в этой чужой сыроватой ночи. Пойти бы куда — и некуда. Пожаловаться — и некому. Мир безграничен, горизонт — великолепный правильный круг, дороги идут на все триста шестьдесят сторон, но для тебя остается одно-единственное: долг! И чужая ночь, чужое шершавое дерево, чужие в садах яблони…

Вдруг он решительно направился через дорогу, подошел к пекарне, обошел ее вокруг и оказался в большом, просторном дворе, на который выходило с разных сторон до десятка окон.

Он постоял, присматриваясь, нет ли где-нибудь светлой щелочки между шторами. Прислушался, как разведчик, Потом тихо, как если бы дело происходило на переднем крае, позвал:

— Ди-ма!

И долго, бесполезно ждал ответа…

Во второй половине июня был опубликован Закон о демобилизации старших возрастов. Через день после этого состоялся Парад Победы на Красной площади, когда к подножию Мавзолея Ленина были с каким-то строевым изяществом брошены две сотни ярких, будто новеньких, фашистских знамен. Происходило это далеко от Германии, но наши люди и тут слушали парад с удивительным ощущением полной к нему причастности, как если бы сами шагали в этот момент по сизой знакомой брусчатке, вдоль дымчато-красных стен Кремля. По радио называли фамилии полководцев — и был среди них свой маршал, называли героев войны — и опять там попадались свои, фронтовые ребята. Да и не только в том дело, что в параде знакомые люди участвовали! Тут врывалось в сердца куда более широкое родство и единство — кровное родство победителей, которое мы всю свою жизнь будем носить в себе, и до последней минуты будем гордиться принадлежностью к этой воистину бессмертной когорте. Как победоносные римские воины. Или солдаты Суворова. Или матросы Октября.