— Феникс? — подсказал Полонский.
— Ну да! И возродится не только в Германии — вот что забавно! Идея такая: каждая великая нация, осознавшая себя таковой, придет к национал-социализму. Сейчас на очереди Америка. Русские тоже после этой своей победы могут почувствовать себя великой нацией. А вообще, если бы немцы и русские когда-нибудь объединились, в мире не нашлось бы силы, способной им противостоять. Но пока что немцам ближе по цели и по духу американцы, и потому они будут выступать вместе против русских. Еще он хвастал, что немцы могут, как русские, выжить даже под трехсотлетним игом…
— Бред какой-то! — не выдержал майор Медведкин. — Я это на самом деле слышу или уже опьянел?
— Все точно так, товарищ майор! — подтвердил Густов.
— Его, конечно, повесят?
— Этого я не знаю. Скорей всего, что он не только болтун, но и практик, то есть настоящий военный преступник. Так что, конечно…
— Я бы таких без суда и следствия — к стенке. Пока они будут ходить по земле, не знать нам ни мира, ни покоя…
— А ну их к чертям, товарищ майор, этих фанатиков! — остановил Полонский этот невеселый разговор. — Мы свое дело сделали, а они — пусть они сдохнут! Верно, Коля?
— Они уже сдохли! — вспомнил Густов тот совместный утренний танец в гроссдорфском особняке.
— А мы живем! — вспомнил и Полонский.
— И будем жить!
И все тут, за этим своеобразным столом, еще раз переменилось, разговоры пошли другие, в истинно русском духе: главное сделано, а всякие там мелочи, подчистки — не наша забота. Полонский же вообще начал вдруг отчего-то ерзать, поглядывать на выход.
— Коля, ты ведь с Василем приехал, на мотоцикле? — спросил он Густова.
— С Василем, — ответил Густов.
— Слушай, не махнуть ли нам в Гроссдорф? На прощанье…
— В самоволку? — задумался Густов. И неожиданно быстро согласился: — А, где наша не пропадала! Поехали! Фрау Гертруду проведаем.
— Вы нас отпустите, ребята? — спросил Полонский своих соседей.
— Я бы не советовал, Дима, — сказал Вербовой.
— Но и не пошел бы докладывать, верно?
— А вот это уже напрасные слова, — обиделся Вербовой.
— Извини, брат, времени нет. Последняя возможность…
Полонский весь горел, как в момент выезда на какое-нибудь отважное боевое задание, а Густов хотя уже и жалел, что согласился, но все же не настолько, чтобы отказаться. Все-таки бродил хмелек в голове. И хотелось наконец чего-то смелого, молодежного, рискового, а то уж слишком серьезно шла жизнь все эти долгие годы. Слишком серьезно и почти безрадостно…
Вербовой долго жал Густову руку и напоминал:
— Случится бывать в Сибири — звони в Иркутский обком. Там тебе скажут, где я. Заходи. Кедровых орешков пощелкаем.