— А ты разве не слышал, что советским гражданам запрещено жениться на иностранках?
— Слышал… Так можно написать — Елизавета. Не Эльза, а Елизавета. Она согласна.
— Потом что?
— Потом мы поедем в Советский Союз и будем там жить.
— Как у тебя все просто!.. А ты забыл, сколько наших женщин остались без мужей? Сколько девушек ждут женихов!
— Эльза тоже потеряла мужа на войне.
— Тоже, да не оно же. Тебе, например, не приходило в голову, что твою семью мог уничтожить как раз муж твоей Эльзы?
— Так и я мог его убить.
«Вот-вот, то самое, о чем я тебе говорил!» — незаметно для Лабутенкова напомнил взглядом Тихомолов. Это он хотел сказать, что из Лабутенкова «выглядывает Достоевский».
— Все это я понимаю, — проговорил Густов. — Но и ты пойми, Лабутенков: никто тебя с твоей фрау через границу не пропустит!
У Лабутенкова и это было продумано.
— Тогда, может быть, я здесь, у нее пока поживу?
— Что-что? — не поверил своим ушам Густов.
— После демобилизации, конечно, — пояснил Лабутенков. — До тех-то пор я, конечно, служить буду как полагается.
— И за то спасибо!
Лабутенков пропустил это мимо ушей. Его задача была важнее мелких обид.
— Я ведь так рассуждаю, товарищ капитан, — продолжал он, — пока мне служить да служить, многое может тут, в Германии, измениться. Может, у них, как и у нас, советская власть установится, а тогда ведь никто нам запретить не может. У нас-то давно женятся кто на ком захотел. И на татарках, и на узбечках, и на еврейках.
— Так вот давай и подождем, когда так будет! — предложил Густов. — Или она торопит?
— Никак нет, товарищ капитан! — моментально отклонил догадку Лабутенков. — Она мне ни слова не сказала, для нее все только «гут» да «зер гут». Это я должен быть человеком по отношению к ней. И к старику отцу. Он тоже делает вид, что доволен, когда я прихожу, а мне стыдно в глаза ему смотреть.
Тихомолов в это время опять многозначительно взглянул на Густова — вот, мол, он, голубчик россиянин! И нельзя было понять, осуждает он или одобряет этого «голубчика».
Все долго молчали.
Наконец Густов что-то придумал, и было видно, что он доволен своей придумкой.
— Слушай, Лабутенков, — обнадеживающе заговорил он. — Что, если мы попытаемся отправить тебя на родину в очередным эшелоном?
Лабутенков поднял и опустил плечи.
— У меня там одни могилы, товарищ капитан. Так что спешить не к кому. А потом здесь для меня…
— Ну ладно, — чуть раздраженно оборвал его Густов. — Если и это вам не подходит — идите и служите!
Подобно майору Теленкову, в момент раздражения он перешел на «вы».
Он был просто возмущен. Любой другой солдат от такого царского предложения подпрыгнул бы на месте. Сам Густов согласился бы даже пешком идти на родину. А этот только плечами пошевелил.