– Осознанно – нет. Но свет внутри него – червь, способный сожрать планету. И вот почему я научила тебя не спать.
– Погоди… – Филип отстранился, но Яна пылко прильнула к нему.
– Ты должен помешать Солнечному Королю. Убей его, мой мальчик, и мир проснется. Судьба человечества на чашах весов.
– Чашах весов? – хмурясь, переспросил Филип.
– Да!
– «Родина на чаше весов». «Честь на чаше весов». Слова из арсенала моего отца. Яну они страшно бесили.
– Я – Яна! Не время придираться к словам. Сегодня в одиннадцать часов Солнечный Король придет к маятнику. Там все началось, и там закончится. – Филип высвободился из объятий. – Ты прикипел к пареньку, я понимаю. И он ни в чем не виноват. Но воспринимай его как опухоль. Ты обязан. Исцели мир! Верни все, как было.
– Нет! – отчеканил Филип.
Серебряные полумесяцы вспыхнули гневно в зрачках жены.
«Эта тварь не Яна, – подумал Филип, пятясь. – Она использует память о Яне, чтобы добиться своего».
– Ты смеешь мне перечить?!
Серебро залило глаза. За веками горели две луны. В их липком свете лицо женщины посерело и удлинилось.
Филип ринулся к крыльцу. На бегу подобрал топор. Заскрипели половицы, он встал в боевую стойку возле спальни.
Он видел дверной проем. Колышущуюся снаружи темень, хотя до сумерек было далеко.
– Мне… перечить? – Голос булькал из-под толщи вод.
Рыжие отростки вползли в дом. Потрогали косяки, петли и притолоку. Уцепились щупальцами спрута за дверную коробку. Существо вошло в коридор. Босые ступни скользили над полом, руки потянулись к Филипу. Из неровных порезов прорастали локоны. Волосы кишели вокруг мокрой свалявшейся массой. Текли из опустевших глазниц. Платье разлезлось, обнажив истлевшую плоть в мелких дырах: ячеистые соты пчел.
«Маскарад! – Филип занес топор. – Не верь ничему!»
– Ты изменил мне… – прошипела мертвячка.
Заслонка печи распахнулась, и из недр поползли волосы и заиграла музыка. Ритм-энд-блюз. House of The Rising Sun группы The Animals.
– Ты трахал ту тощую наркоманку, – промолвила разлагающаяся гадость.
Волосы волокли ее к Филипу, ближе и ближе. По подбородку сочился ил вперемешку с клочьями шерсти. Белесые жуки роились в черной пасти, на языке, на черных собачьих деснах.
– Я ненавижу тебя! – заорала мертвячка. – Я презираю тебя!
В памяти Яна обернулась, махнув пологом своих прекрасных кудрей, и тихо сказала:
– Я люблю тебя.
– А я люблю тебя.
Филип ударил топором. Металлическое полотно рассекло надвое костистую морду. Раздался треск рвущегося холста. Музыка заглохла, будто магнитофон зажевал пленку. Призрак рассыпался, став горстью волос и осенних листьев, которые вымело за порог сквозняком.