Герман развел руками. Дима снова стукнул кулаком по стене:
– Ты мне тут не кривляйся! Ты знал, знал, что он умрет. Ты за ними следил, да? В больнице справки навел или еще как? Ты псих, я прав?
Философа слова Димы не огорчили. Он кротко улыбался уголками рта, и мимические морщины собирали в складках черные угри.
– Да иди ты! – Дима плюнул Герману под ноги. – Не хочется возиться.
Он решительно зашагал по коридору, но остановился, услышав:
– Вы должны выбрать.
– Чего?! – Дима не верил своим ушам. – Думаешь, у тебя девять жизней, а?!
Бахтин угрожающе двинулся на философа.
– Если вы не выберете, умрут оба кандидата. Таковы правила. Извините, что не сказал вам раньше.
Дима с удивлением обнаружил, что гнев его испарился куда-то. Он просто стоял, недоуменно хлопая ресницами.
– Говори, – приказал он тихо.
– Вы должны выбрать. Ваша мать или ваш отец.
Повисла пауза. В тишине было слышно, как за дверями библиотеки шуршат книжные страницы. Вдруг Дима расхохотался.
– Ах ты, чертов идиот! Мама или папа, говоришь? Это очень просто. Я выбираю папу. – Он перестал смеяться и посмотрел на Германа испепеляющим взглядом. – Мой отец умер, когда мне было три года, козел.
На следующий день Дима позвонил домой. Голос мамы звучал подавленно.
– Ты что, плакала? – напрягся Дима. – Что произошло?
– Да так. Умер один близкий мне человек.
Сердце Димы бешено колотилось. Катя, лежащая на постели рядом, погладила его по руке, но он отдернулся и выбежал в коридор.
– Кто?
– Ты не знал его, – печально ответила мать.
…На факультете философии не числился ни один студент с именем Герман. Зато такой студент сидел на лавочке возле университета. Грязные волосы, прыщи, ветхая футболка с надписью The Cure.
Дима без слов заехал ему в живот. Герман переломился пополам и закашлял.
– Кто ты такой? – Дима наклонился к Герману так близко, что видел серную пробку в его ухе.
– Важно, кто ты, – ответил Герман, тяжело дыша. Страха в его голосе не было. И это не на шутку испугало Диму.
– Я хочу, чтобы эта встреча стала для нас последней. Если я еще раз тебя увижу…
– Не увидишь. – Герман расправил плечи и убрал с глаз грязную прядь. – Ты сделаешь последний выбор, и игра закончится. Я уйду.
Кулак Бахтина врезался философу в скулу, отбросив его на спинку лавочки. Слюна брызнула изо рта, несколько прыщей лопнуло. По бугристой коже потек розовый гной. Герман смиренно улыбнулся.
– Умрут оба, – напомнил он.
Замахнувшийся было Бахтин опустил руку. В памяти всплыли слова матери, когда она призналась ему во всем: «Люди говорят, он болел. И я вроде бы помню, что он действительно болел, а вроде бы и не помню. Как будто память затолкали в мой мозг насильно».