помимо тех, что я уже упоминал, так никогда и не вышли в свет. Смогла ли она остаться в Париже во время Оккупации или жила в другом городе Франции? Нашла ли она убежище в какой-нибудь соседней стране и, учитывая ее склонность к языкам, продолжила ли свою литературную деятельность под псевдонимом? Юлиус Эвола в своей
Метафизике пола[141] дает о ней лишь общие данные; однако, поскольку он опубликовал в первом номере Стрелы статью о «западоведении», можно было бы ожидать с его стороны более точных данных. Ничего еще не ясно, и дабы узнать больше, придется подождать, что ученик, свидетель или потомок, приободренный исследованием, которое я ей посвящаю, проиллюстрирует какими-то документами конец ее необычной жизни.
Легко иронизировать над деятельностью Марии де Нагловской, но те, кто так поступят, покажут поверхностное сознание и полное незнание того, что принесла религиозная ересь в историю идей. Многие понятия, укоренившиеся в сознании, берут начало от предложений, поддерживаемых во времена Гнозиса и Реформ. Простота ее предсказаний, некоторые экстравагантные анекдоты, которыми она разбавляла свои показы, выводили из себя рационалистов. «Когда вы увидите огненный шар, огненную голову в моих руках, когда вы увидите Светящуюся Колонну, вы, наконец, убедитесь?», — говорила она Пьеру Жейро. Впрочем, можно посмеяться над ее словами: «Я раздавливаю голову Змеи, мужского сатанизма, и объявляю триумф солнечного Жезла во рту женского сатанизма». Если и не всем в Марии де Нагловской можно восхищаться, она, по крайней мере, заслуживает уважения, потому что она говорила мужчине: «Ты не можешь вернуться во чрево матери, чтобы, выйти оттуда с другим именем, но ты можешь снова погрузиться в женщину, которая принимает тебя с любовью, дабы черпать в ней свет, которого тебе не хватает»[142].
Непонятно, почему Георгия Гурджиева и Алистера Кроули, этих хитрых авантюристов, которые прикрывали свои навязчивые оргиастические идеи эзотерикой, считают духовными мастерами, а Марии де Нагловской отказывают в этом звании, а ведь она имеет перед ними преимущество: она — женщина, служила делу женщин, окрасив яростным мистицизмом, напитываясь из источников средневековой Руси, свою мечту об освобождении. Не такая исступленная, как Мадам Гийон[143], которая ненамеренно развязала споры о квиетизме, более вдохновленная, чем Кейт Миллет[144] и ее соперницы, которые бунтовали против мужчин, не заходя за материальный план, Мария де Нагловская показала, что женщина нужна мужчине идеологически. У нее два важных стремления: она пытается решить проблему Зла сиянием религиозных сексуальных действий; она отдала женщине роль наставницы человечества, что, прежде всего, требовало, чтобы женщина была с особой тщательностью обучена. Эту идею, не лишенную здравого смысла, мы видим у Фе-нелона в его трактате