Лада рассмеялась – заливисто, от души. Позже он привыкнет к этой ее манере – хрустально хохотать в самые неподходящие моменты. А тогда ему стало не по себе.
– Но ты же попался, – отсмеявшись, ответила женщина. – Дело не в тряпке, а в том, чем она пахнет. Ты ведь помнишь, правда?
Борис помнил, конечно. Запах, притягивающий, как насмешливый русалочий хор, как прозрачная тишина горной пропасти. Пряная сладость, которая словно впитывается каждой порой, пьянит.
– Но кто же вы такие? – в отчаянии воскликнул старик. – Я все помню, но не понимаю ничего. Зачем ставить капкан в таком странном месте? Туда и олени-то почти не доходят! Почему вы не отвезли меня в больницу? Почему не хотите позвонить моей жене?
– Позже, мой дорогой, все позже. Выпей вот еще…
И снова горячая горечь полынным водопадом полилась внутрь. Да, отвар снимал боль, но и воли лишал, и способности мыслить. Борис не спал, а словно впадал в анабиоз, позволяющий принимать информацию извне, но исключающий всякую реакцию. Он видел, но с трудом анализировал, слышал и понимал, но не мог ответить, вроде бы не был согласен, но спорить не получалось.
Ночь, утро, опять ночь. Борис не мог вникнуть в ток времени, в этом странном доме оно словно бежало быстрее. Каждое утро Лада меняла ему повязку. Женщина ухаживала за ним самоотверженно, преданно. Выяснила, что раненый любит есть, и старалась угодить – блины его любимые пекла, пирожки с черникой. И приказывала есть самостоятельно, пользуясь непривычной левой рукой. Затем принесла тетрадь и карандаши, заставила тренироваться писать. Однажды Лада сказала: «Хватит лежать, тебе полезно двигаться». И вывела его на улицу. Так Борис узнал, что находится в деревне, затерявшейся среди лесов. Это было странно – он, лесник, четверть века прожил в здешних местах, но ни о каких тайных поселениях никогда не слышал. А то, что деревня отрезана от мира, ему стало понятно сразу. Люди жили натуральным хозяйством, у них имелись коровы, свиньи, куры и огромный общий огород, в котором работали все. Они носили домотканую одежду (впервые ее увидев, Борис снова вспомнил рассказы Ефросиньи о живых мертвецах) и даже в холодные слякотные дни ходили босиком. Правда, иногда кто-то из жителей переодевался в безликие джинсы и футболку и пропадал на несколько дней, а потом возвращался, нагруженный пакетами и котомками. Все увиденное никак не укладывалось в голове.
Время шло. Борис окреп, практически выздоровел. Но иногда просыпался среди ночи в липкой пелене ледяного пота и думал: как он мог, как мог так поступить с Ниной, которая до сих пор живет в неведении о его судьбе? Почему до сих пор не возмутился, не сбежал, не разгромил этот дом, не потребовал встречи с ней? Как им удавалось столько времени пудрить ему мозги? И однажды он вновь заговорил о жене.