– И отсосать кому-то из вас, когда приспичит, а? – перебила какая-то молодуха, погрозив ему кулаком.
– Нет… – пытался выступающий перекрыть брань и насмешки, какими принялись осыпать друг друга мужчины и женщины. Наконец ему это удалось. – Я хочу сказать…
– Вы когда-нибудь стояли в живой цепи перед конной жандармерией, вооруженной до зубов? – В таверне установилась тишина, и Эмма смолкла, дожидаясь ответа. Активист растерялся. – Я стояла! – крикнула она во всю силу голоса. Люди расступились те, кто впереди – чтобы рассмотреть говорившую, другие – чтобы ее было видно всем. – Я стояла! – повторила Эмма перед коридором, который открылся между ней и подмостками, где стоял выступающий. – С детских лет. Они были ближе ко мне, чем вы сейчас: кони ржали, покрытые пеной, жандармы грозили оружием, уничтожали нас взглядами, пока мы их осыпали бранью. Частенько приходилось бежать от них со всех ног. Вот ее я видела там много раз. – Эмма поискала глазами женщину, которая возмутилась первой, но не нашла. – И ее, и ее, и ее. – Она указывала без разбору на женщин, находившихся в зале, уверенная, что большинство из них участвовали в подобных стычках. – А вас, – указала она пальцем на молодого человека, – я никогда не видела среди тех женщин, которые боролись вместо мужчин, чтобы тех не избивали жандармы или солдаты во время забастовки. – Пронесся громкий ропот одобрения, и Эмма подождала, пока он стихнет. – Моя… – Тут она осеклась. От бесчисленных воспоминаний и ощущений все сжалось внутри, судорога стиснула горло. – Моя сестра погибла во время всеобщей забастовки. Ее застрелили солдаты, когда она сражалась на баррикаде! И вы говорите, что наша задача – воспитывать детей и помогать заключенным?
Под конец она сорвала горло, последний вопрос прозвучал хрипло. Многие женщины плакали, некоторые из мужчин с трудом сдерживали слезы; Антонио рядом с ней вытирал глаза. Молодой человек, их всех призывавший к борьбе, воспользовался моментом и зааплодировал Эмме.
– Всем женщинам-республиканкам! – крикнул он, спускаясь с подмостков и направляясь к ней.
Собравшиеся присоединились к аплодисментам, громкими возгласами приветствуя матерей, сестер, жен или подруг. Много поднялось стаканов, много прозвучало здравиц. В этой суматохе оратор в сопровождении двух телохранителей приблизился к Эмме.
– Меня зовут Хоакин Тручеро, и я поздравляю тебя. – Он протянул Эмме руку, и та пожала ее. – Прекрасная речь. Партии нужны такие женщины, как ты. Пойдешь со мной?
Не дожидаясь ответа, активист и телохранители повели Эмму сквозь толпу, которая ее провожала аплодисментами. Антонио двинулся следом. Они вошли в комнатку, скорее всего кладовку, и когда собирались уже закрыть за собой дверь, Антонио ее придержал.