Молодой республиканец подходил к Эмме все ближе, улещая ее словами, глядя ей прямо в глаза.
– Занятия, конечно, проходят по вечерам, – пробормотала она, как будто про себя, чувствуя неловкость от такой близости.
– Когда женщины заканчивают работу, – подтвердил Хоакин. – Обычно часов в шесть, – в семь, иногда позже.
– Моя квартирная хозяйка не позволит, – перебила Эмма. Хоакин, Антонио и прочие ждали объяснений, но некоторые уже догадывались, в чем дело. – Девушка возвращается ночью одна: наверняка грешит. Мне удалось пропустить несколько молитв, но если я буду слишком часто возвращаться ночью, она меня выгонит.
– Поменяй квартиру, – предложил было Хоакин.
Нет, это не выход. Не этого ждала от него Эмма. «Ты лопухнулся, дорогой мой, фанфарон, хвастунишка», – подумала она, резко повернулась к нему спиной и обратилась к Антонио.
– Как тебе кажется? – спросила она. Каменщик, застигнутый врасплох, смутился. – Думаешь, я могла бы давать уроки?
– Еще бы! – воскликнул Антонио. – Ты девушка боевая!
– Хорошо сказано! – встрял Хоакин, пытаясь вновь обратить на себя внимание Эммы.
– А квартирная хозяйка? – спросила она опять у Антонио.
Активист пожал плечами с деланым равнодушием.
– Если бы мы обручились… Только для вида, не взаправду, – поправился он, будто предложил что-то несусветное. – Я хочу сказать… Мы не будем обрученными по-настоящему, только для твоей квартирной хозяйки, тогда она не сможет возражать…
– Она захочет ближе с тобой познакомиться. Это точно. Испытать твою добродетель. Ты готов читать молитву вместе со всеми, если она тебя пригласит?
Впервые с той поры, как они вошли в Братство, Антонио улыбнулся.
– Хоть пять молитв, если надо! – заверил он.
– Ну, вот и решили вопрос с обучением и квартирной хозяйкой, – снова вмешался Хоакин с плохо скрытым сарказмом. – Добро пожаловать в Республиканское Братство. Ромеро, мой помощник, – показал он на совсем зеленого юнца, который видом, речами и манерами тщился походить на него, – посвятит тебя во все необходимые детали.
Сказав это, он развернулся и вышел из аудитории вместе со всей свитой, которая до сих пор его сопровождала, остались только помощник, Антонио и Эмма; та провела по парте кончиками пальцев. «Я буду учительницей!» – втайне ликовала она. Далмау тоже давал уроки рабочим, правда, недолго, до того, как застрелили Монсеррат. Он гордился тем, что помогает рабочей молодежи, пусть даже католической. Эмма сомневалась, что сможет встать с ним вровень, хотя, по правде говоря, преподавать не так и трудно. Она вспомнила, как помогала с домашним заданием пареньку, которого Бертран нанял поваренком в столовую. И тот делал успехи. Потом учила младшую дочь Бертрана, в грамоте на редкость тупую, притом что отец хотел, чтобы девушка могла брать у клиентов заказы. Это было просто, даже весело.