Они рассуждали о свободе совести, о светской этике, далекой от религиозных постулатов, о равенстве полов и всеобщем братстве. Они владели диалектикой, а узнав, что Эмма дает уроки работницам, стали излагать принципы современной школы; многие из них такие идеи уже применяли на практике.
– Нужно пробуждать духовную энергию детей…
– И в каждом уважать индивидуальность, высвобождая духовный потенциал.
– Нужно отучить ребенка от любых проявлений эгоизма, воспитывать его в духе взаимодействия.
– Да, необходимо поставить индивидуальность на службу коллективу.
«Духовный потенциал, индивидуальность, взаимодействие…» А она всего лишь учит обездоленных женщин писать буквы и составлять из них слова! «Буква А пишется вот так», и рисует шалашик между такими же, как у них в тетрадках, косыми черточками, которые проводит на доске, потом добавляет поперечную планку. «Три черты, видите?» – говорит им. И повторяет. А они смотрят. И делают то же самое. В чем же тут духовный потенциал?
– Нужно воспитывать их так, чтобы они уважали права противоположного пола.
– Вот именно…
– Вы знаете, зачем ставится точка над «i»? – решилась Эмма сказать свое слово. Эти женщины наверняка знают, кто она такая, что она скромного происхождения, хотя об этом и по одежде можно было догадаться. А то и слышали какое-то ее выступление: она та самая, чьего отца-анархиста замучили во время процесса в Монжуике. – Одна моя ученица, Хасинта, задала такой вопрос, – на ходу придумала Эмма, изумив феминисток, – а я не знала, как отвечать.
Феминистки призадумались.
– Чтобы отличить эту букву, – наконец заявила одна.
– Отличить от чего?
– От «u». Если бы над «i» не стояла точка, «u» можно было бы перепутать с двумя «i», написанными подряд.
Тут призадумалась Эмма.
– Вы знаете какое-то слово, в котором было бы два «i» подряд? – заявила она наконец. Феминистки нахмурились. Ответа не было. – Если такого слова нет, зачем отличать «i» от «u»?
– Но это не важно, – отмахнулась одна из учительниц. – Всего лишь какая-то точка.
– Ой-ой-ой! Это вы расскажите Хасинте. Она добрая женщина, но слишком дотошная.
И оставила их, сославшись на дела, убежденная, что этот самый феминизм ей не по ранжиру, каким бы он ни казался привлекательным. Возможно, подумала она через короткое время, чуть успокоившись, эти женщины не задавались целью принизить ее, просто слишком велико было их интеллектуальное превосходство. Трудно на таких равняться. Или им на самом деле нравилось кичиться культурой? Эмма этого не знала. Знала она другое: феминисткам противостояли не женщины, а мужчины, те же республиканцы, такие как Хоакин Тручеро; они во весь голос кричали о правах и свободах, но боялись свободной женщины, которая отойдет от своих семейных обязанностей и перестанет подчиняться мужчине.