– Вот мы сейчас проверим, – мягко проговорил он и взял запястье Антонио, чтобы нащупать пульс. – Сожалею, – изрек, выдержав время, достаточное, по его мнению, чтобы Эмма оказалась готова принять трагическое известие.
С той минуты последовательность событий в памяти Эммы спуталась. Она плакала. Плакала над трупом каменщика, могучего даже в смерти, крепко прижимая к себе Хулию. Ее пытались поднять, но она не давалась. «Надо унести мертвых и раненых, сеньора», – твердили со всех сторон. Она уступила, молодой врач помог ей подняться на ноги, и она, не двигаясь, смотрела, как Антонио кладут на телегу. «В больницу Святого Креста», – ответили ей на вопрос, хрипом вырвавшийся из горла. Хотя ей было необходимо прикоснуться к нему еще раз, этого ей не позволили: принесли раненого.
– Зайдите сначала домой, – наставляли ее. – Морг не место для младенца.
Кто-то обнял ее, какая-то женщина.
– Где ты живешь? – спросила она.
Эмма кое-как объяснила. Пара добрых самаритянок вызвались ее проводить.
– А кастрюля с едой, а бурдюк? – вдруг спохватилась Эмма, уже признавшись, что у нее нет даже десяти сентимо на трамвай.
Ее успокоили: кастрюлю и бурдюк поищут, а за трамвай они заплатят из своего кармана.
Во дворе, в проходе, куда выходили лачуги, Эмилия и Пура мгновенно поняли, что произошло. Эмма до сих пор была вся покрыта пылью, волосы и одежда перепачканы землей. Только на лице чистые полоски были прочерчены слезами. Женщины чуть ли не силой отобрали у нее дочку. Продолжая приглядывать за детьми, уложили Эмму. Почистили, отряхнули, принесли бульон, к которому она не притронулась. Зато Хулия охотно припала к груди. «Сильная женщина», – подумали обе соседки, не нарушая молчания: надо же, и молоко не пропало. Но никто не мог гарантировать, насколько этой силы хватит.
Муниципалитет взял на себя расходы по погребению, убедившись, что Эмма не располагает средствами. Все свершилось быстро, меньше чем за сорок восемь часов: стоял август 1904-го, и было жарко. Несмотря на такую спешку, пришло человек двенадцать, что поразило Эмму. Других двоих погибших при обрушении лесов хоронили не в свободной зоне, а в освященной земле: на те похороны пришли представители строительной компании. Эмма не успела никому сообщить о своем несчастье. Да и некому было сообщать: может быть, Доре, но продавец шляп не позволил бы ей прийти, еще чего: запятнать репутацию. А что касается Хосефы… Эмма давно уже не навещала ее, с тех пор как Далмау явился предлагать помощь. Ведь только Хосефа могла сообщить сыну, где живет его бывшая невеста, и с кем живет, и как ее найти, так что Эмма невольно стала питать к матери Далмау недобрые чувства. Эмилия и Пура прийти не смогли: они и так уже помогли достаточно. С родней Антонио Эмма не была знакома; знала, что мать и две сестры, с которыми он не поддерживал связь, живут в каком-то селении неподалеку от Барселоны. «На свадьбе познакомитесь», – отмахивался он всегда, но дела обернулись так, что заключение брака все откладывалось и откладывалось.