– Не теряйте надежды, Хосефа, – прошептала она. – Далмау приходил ко мне, знаете?
– Я его предупреждала, говорила, чтобы не ходил.
Эмма поколебалась немного, но, поскольку она собиралась здесь жить, следовало выяснить все до конца.
– Зачем вы дали ему мой адрес?
– Я не давала.
– Тогда как же он меня нашел? – изумилась Эмма.
– Понятия не имею. Как он тебя нашел, ума не приложу.
Обе умолкли. Хосефа вновь погрузилась в свою боль, а Эмма пыталась распутать интригу: как все-таки Далмау оказался у ее двери.
«Так или иначе, – пришлось ей признать в конце концов, – это могло быть простое совпадение».
– А жильцы, – чтобы хоть немного развеять печаль Хосефы, осведомилась молодая женщина, указывая в сторону кухни, – думаете, они съедут?
– Я верну им деньги, – заверила Хосефа и глубоко вздохнула, подавив рыдания. – Это нехорошие люди. Дети… ну ладно, дети как дети, озорничают, что с них возьмешь; а несчастная женщина терпит побои, раз за разом. Они все неотесанные, очень грубые, грязные, но сам Анастази – опасный человек. Тот, кто их рекомендовал, обманул меня, да я и сама не сразу поняла, что они собой представляют. Когда этот скот напивается, я запираюсь у себя в спальне и дрожу от страха. Вместе мы как-нибудь проживем.
– А если они не возьмут деньги?
Они не взяли. Анастази грохнул кулаком по кухонному столу с такой силой, что куры перестали квохтать в своих клетках, а дети, уйдя с площадки, просунули головы в дверь.
– Совсем недавно я заплатил тебе за целый месяц и собираюсь целый месяц здесь жить! – орал мужик. – Некогда мне квартиру присматривать, надо работу искать.
– Не очень-то ты стараешься, – возразила Хосефа. Анастази пронзил ее взглядом. Эмма встала рядом, чтобы ее поддержать. – Торчишь все время либо здесь, либо в таверне внизу.
– Ты, что ли, будешь мне указывать?
– Почему нет…
– Послушайте… – Поставщик льда, ждавший указаний, куда девать детскую колыбельку, прервал дискуссию. – Куда это отнести?
– На площадку, где куры, – скомандовал Анастази.
– В мою спальню, – поправила Хосефа. Эмма, изумленная, кинула на нее вопросительный взгляд. – Всего на месяц, – успокоила она Эмму. – Колыбель поместится между шкафом и ножками кровати, а спать мы будем вдвоем.
– И если тебе надоест старуха, можешь перейти ко мне, – расхохотался мужлан.
Ремеи, жена Анастази, тоже сидевшая за столом, даже не поморщилась.
– Я скорее… удавлюсь.
Хосефа стиснула Эмме плечо, призывая к молчанию.
В спальню Хосефы набилось столько вещей, что не повернуться. Кровать задвинули в угол, чтобы возле окна поместились швейная машинка, табурет, корзины и все прочее, что было необходимо как в домашнем обиходе, так и для шитья. В ногах кровати стоял деревянный шкаф с помутневшим зеркалом внутри, на одной из дверец; размещая свою одежду и одежду Хулии, Эмма обнаружила, что там же висит и одежда Далмау: Хосефа, видимо, вынесла ее из комнаты, куда вселился Анастази с семьей. Когда молодая женщина прикоснулась к этим вещам, у нее сжалось сердце: ведь когда-то она видела их на своем бывшем женихе, который, скорее всего, уже мертв. Проблема заключалась в том, что, если поставить колыбель, дверцы шкафа не открывались. «Ничего страшного; нужно будет открыть шкаф, колыбель переставим», – решила Хосефа, уже усевшись за свою машинку и готовая к работе. Кроме кровати, колыбели, шкафа, швейной машинки, табурета и корзин, в комнате поместился только маленький столик и таз для умывания.