Эмма не стала стучать, даже не кашлянула, чтобы привлечь внимание, просто вошла, не здороваясь.
– Я к Хосефе, – объявила она и направилась прямо в спальню.
Пришлые оставались невозмутимы.
Стрекот швейной машинки прекратился еще до того, как Эмма на этот раз постучала костяшками. Хосефа встретила ее с распростертыми объятиями и со слезами на глазах, так, как будто уже очень долго ее ждала.
Эмма забрала с собой колыбельку Хулии, свое белье и белье постельное, пару тарелок и пару стаканов, несколько столовых приборов, наваху, вечное перо и тряпичную куклу девочки. Больше ничего бы в доме Хосефы и не поместилось.
Она договорилась с поставщиком льда, обслуживавшим Братство, чтобы тот отвез колыбельку и все прочее в своей тележке, отдав ему взамен старое пальто Антонио, в которое до тех пор укутывала Хулию по ночам. Какие-то вещи распродала; настояла, чтобы Пура и Эмилия взяли что-то на память, а остальное спустила старьевщику за несколько песет, которые оказались не лишними в ту холодную зиму 1905 года.
Эмма не могла сказать, хватило бы у нее духу напроситься самой, но она чуть не лишилась чувств от благодарности, когда Хосефа предложила: «Перебирайтесь ко мне». Будто все напряжение, копившееся со дня смерти Антонио, разом ее отпустило. Она не заплакала, не могла больше плакать после того, как они с Хосефой излили друг дружке все свои горести. «То был не он, не он, не он», – выгораживала Хосефа сына, признаваясь Эмме, что – да, он поднял на нее руку в ту ночь, когда ворвался в дом, чтобы украсть. Услышав предложение Хосефы, Эмма так и рухнула ничком на кровать, сидя на которой они разговаривали.
– Это значит, что ты согласна? – спросила Хосефа. Эмма кивнула, прижимаясь щекой к покрывалу. – Я сообщу той семье, что им придется съехать, и ты займешь комнату Далмау.
Хосефа уже поведала, что, по ее мнению, Далмау вряд ли вернется. Его брат Томас задействовал все свои связи в мире анархистов, чтобы найти его; знал о его падении и нисхождении в ад. «Похоже, там он и обосновался, – с глазами, полными слез, прошептала мать, – рядом с самим сатаной». Его так и не отыскали. Никто ничего не мог о нем сообщить, он попросту исчез из города.
– Наверное, умер, – всхлипывала Хосефа. – Его подобрали на улице, без документов и где-нибудь похоронили: мало ли нищих так заканчивают свои дни.
Эмма обняла ее, а Хосефа все рыдала, ей было никак не остановиться. «Я не смогла его похоронить», – твердила снова и снова. Боль и печаль несчастной матери заразили Эмму, слезы невольно заструились по ее щекам. «Я не должна плакать по нему», – пыталась она себя усовестить. Далмау того не стоит. Но смерть… Смерти она никогда ему не желала.