– Ты мог бы получить работу в одной из муниципальных бригад, которые займутся сносом домов, чтобы проложить проспект от этого места, где мы стоим, до самого моря, – предложила Эмма, предварительно оговорив, что беспокоилась за него и пришла сюда по просьбе Хосефы. – Предполагается, что работы по сносу начнутся где-то через месяц. Тебе интересно?
Далмау знал об этом проекте, проспект начнут, когда король Альфонс XIII приедет в Барселону, чтобы открыть строительство. Речь шла об одном из трех проспектов, предусмотренных Серда в его плане; ни один еще не был проложен. Этот, под названием Виа-Лайетана, станет первым и соединит новый город с портом. Снесут более шестисот домов, а их обитателей выселят в жалкие бараки, без канализации и прочей заботы о гигиене, наспех построенные прямо на берегу или на склоне горы Монжуик.
– Это проект для богатых, – ответил он. – Великому множеству рабочих семей придется выехать из своих домов в убогие хижины в гиблых местах. И все для того, чтобы капиталисты и буржуи могли быстрей добираться до порта и понастроили себе шикарных домов на новом проспекте.
– Верно, – согласилась Эмма, – но это единственное, что мне предложили. Республиканцы пользуются влиянием в городской управе.
– Не знаю, Эмма, – колебался Далмау, такой проект городской застройки ему претил. – Мне нужна работа, но не хочется быть частью такого безобразия.
– Значит, тогда… – начала Эмма.
– Я подумаю, но предупреждаю: если найду другую работу, сколь угодно скверную, соглашусь не раздумывая.
Несколько мгновений они стояли молча, стараясь друг на друга не глядеть.
– Тебе решать.
– Хочешь посмотреть, как продвигается картина? – к ее изумлению, вдруг спросил Далмау.
– И познакомиться с двумя бабами, которых ты ублажаешь? – невольно вырвалось у Эммы. Далмау побледнел и перевел взгляд на молодого бойца, который чуть поодаль убивал время, гоняя по мостовой воображаемые камешки. – Нет, не хочу, – вернула его к реальности Эмма. – Увижу картину, когда ты будешь вручать ее Народному дому.
– Эмма… – хотел было повиниться Далмау.
– Ты не должен мне ничего объяснять, – прервала его та.
Она не хотела вступать с ним в какие бы то ни было отношения, и все-таки личная жизнь Далмау задевала ее, и от такого мучительного, глубинного противоречия она никак не могла избавиться. В любом случае у нее не было никакого права обсуждать его развлечения, сказала она себе, и надо же было так легкомысленно, делая вид, будто ей нет ни малейшего дела, заговорить о любовных похождениях Далмау.
– Надумаешь насчет работы – скажешь, – без околичностей распрощалась она.